– А как же вы охраняете коммерческие фирмы? – я задала, в общем-то, идиотский вопрос. Охранное предприятие без специальных средств – это что-то новое и экстремальное на рынке охранных услуг.
– Оружейная комната еще не оборудована, наручники потеряли, дубинок у нас никогда не было. Пистолеты мы не закупали. Хранить негде. Запрещено. Охраняем клиентов голыми руками, – терпеливо объяснял Баландин, слишком терпеливо, будто с полоумной разговаривал.
– А-а-а-а… – понеслось по комнате, эхом отталкиваясь от стен. В этот раз ужасные возгласы вылетали из меня, толкаясь во все углы. Баландин молчал, как истукан. Все-таки заикание – заразное заболевание. Вроде чумы или холеры, короче, настоящая сибирская язва – это проклятое заикание. Теперь понятно, почему в «Кальпурнии» стоит гробовая тишина. Коллектив не выдержал испытаний непредвиденными формами коммерческого сотрудничества. Баландин сам руководит, сам охраняет – самого себя. Сидит крепко. Надежно. В общем, сам себе клиент.
– А ваши клиенты знали об этом? – наконец-то заговорила я, оглянувшись на Кальпурнию. Она еле заметно кивнула мне, дескать, действуй в том же направлении.
– А зачем им знать? – спросил Баландин. – Ваша задача состоит в том, чтобы привлечь клиентов. А там разберемся.
Я вспомнила крутую охрану Бобылева: вертушки с магнитными лампочками, камеры видеонаблюдения, черную униформу охранников, бейджи, сигнализацию, бесстрастные физиономии сотрудников службы. И я безумно затосковала. Мне стало жаль будущих клиентов. Они доверчиво вверяют самое ценное имущество полковнику Баландину, чтобы он сохранил его, а у него даже газового баллончика нет. Полковник хочет, чтобы я обманула предпринимателей, заманив их льстивыми и лживыми обещаниями, помогла выкачать из них деньги. Не выйдет. Тоже мне, нашел аферистку по рекомендации. Я не аферистка, я – фляер. Золотой призер на короткие дистанции.
– Константин Иннокентьевич, мне пора. У меня масса дел, я спешу. – Я медленно поднялась со стула, посмотрела на Кальпурнию, подошла к стене и сорвала компьютерный рисунок. Свернула в рулончик и сунула под мышку.
– Что вы делаете, Инесса? – заорал полковник. Я заметила, что он ни разу не заикнулся. Даже не посинел и абсолютно не позеленел. Так и остался бурым, с ярким апоплексическим румянцем на морщинистых щеках.
– Я забираю последнюю жену Цезаря с собой. Я не оставлю ее вам на растерзание. Прощайте.
И я вышла на улицу, чувствуя, что мои щеки пылают от стыда и обиды. Голубенко полагал, что я соглашусь на любую работу. В моем отчаянном положении смешно разыгрывать из себя невинность. Но я не смогу работать в подобном заведении. Не смогу. Буду временно перебиваться переводами. А там видно будет. Вместе с Кальпурнией мы удалились на безопасное расстояние от страшного полковника. На Кондратьевском проспекте я выдохнула скопившееся раздражение. Было от чего разозлиться. Я сердилась на себя, на обстоятельства, на Баландина. Я покопалась в своей голове, отыскивая мало-мальски подходящую мысль. Но там уже сидел Бобылев. Он увесисто разместился во всех миллиардных ячейках неисчислимых мозговых клеток. Никак не прогнать его оттуда. Для этого целую жизнь нужно потратить. Наверное, Сергей не хотел бы, чтобы я работала у полковника Баландина рекламным менеджером. И я воспарила над городом; разогнала тучи, расправила облака, взлетела над серым пологом – за ним сияло весеннее солнце. Яркое, страстное, бушующее солнце. Я купалась в радостных лучах, крепко прижимая к себе рулончик с изображением освобожденной из плена надменной Кальпурнии.