— У тебя температура? — медленно выговорила она и с удивлением поняла, что не узнает своего голоса. Однако язык слушался, хоть и с трудом.
Николай замолчал, замер, уставился ей в глаза и вдруг быстро зашептал:
— Что? Что ты хочешь? Попить? Я сейчас… Скоро врач придет… Ты не волнуйся, все будет хорошо… Я знаю! Только ты держись, ты не бойся, вот, на-ка, попей, я тебе помогу, сейчас, сейчас, вот так, молодец…
Ей в губы ткнулось мокрое холодное стекло, она глотнула чего-то густого, сладкого, одуряюще душистого, протестующе замычала, отстранила руку Николая, который все пытался влить ей в рот еще хоть глоток сока, отдышалась и сказала:
— Не хочу. Противно.
— Ладно, — тут же согласился Николай, осторожно опуская ее голову на подушку. — Может быть, молока? Или чаю? Чай свежий, Натка недавно заварила. Пастила есть, твоя любимая… ванильная, кажется. Ты ведь любишь ванильную пастилу, правда? Я сейчас принесу!
— Не хочу пастилу. Я что-то другое хочу… забыла.
— Яблочко, — подсказал Николай, с надеждой заглядывая ей в лицо. — Нет? А… сыру? Бульончика куриного? Хороший бульон, с потрошками… Шпротов хочешь? Я сейчас открою, я специально банку для тебя храню — вдруг ты захочешь… Нет? А что ты хочешь? Ты только вспомни, я тут же приготовлю!
— Огурчика соленого хочу, — вспомнила Тамара и даже дыхание затаила, даже зажмурилась, представляя восхитительный кисло-соленый вкус и растворенный в этом вкусе многослойный запах всяких трав. — Только чтобы обыкновенного, прямого посола. Чтобы не маринованный.
Она еще не договорила, а Николай уже выбегал из комнаты, на ходу окликая Натуську, натыкаясь по пути на мебель и громко спрашивая неизвестно кого, куда девался телефонный справочник. Что за паника? — снисходительно удивилась Тамара, пытаясь выбраться из постели и сердясь на собственную слабость. Вот она сейчас встанет и сама вытащит банку соленых огурцов из шкафчика под подоконником. Она помнила — там была одна открытая. Все она должна помнить. Все самой приходится делать. Никого ни о чем попросить нельзя — сразу столько суеты, будто она не соленого огурца захотела, а черепахового супу!
В комнату влетела Наташка, кинулась к матери, обхватила ее руками, забубнила над ухом фальшивым успокаивающим голосом какие-то глупости. Тамара оставила попытки подняться на ноги, послушно легла, но все-таки сказала строгим голосом:
— Не обращайся со мной как с инвалидом. Огурцы под окном, скажи отцу, чтобы не метался.
— Под окном нет, — с запинкой ответила Наташка, глядя на нее почему-то испуганными глазами. — Банка открытая была, они зацвели, вот я и выбросила. Давно.