— Проходите, дяденька.
В комнате было полутемно. К самой двери выжидательно прислонился черноглазый смуглый паренек. Женщина, бледная, худая, стояла у стола и, глядя на дверь, машинально терла тряпкой по одному и тому же месту.
Иван Михайлович перешагнул порог, снял шляпу и не мог не заметить, как вытянулись лица у всех, а женщина перестала тереть стол и беспомощно опустила руки вдоль грязного фартука — они узнали бургомистра.
— Здравствуйте, — сказал Иван Михайлович.
После долгого растерянного молчания первой ответила женщина. Дети стояли рядом с Иваном Михайловичем, толстогубые, черноглазые, похожие друг на друга, словно близнецы. Иван Михайлович смущенно оглядел их, помял в руках шляпу, ожидая приглашения сесть, и, не дождавшись, спросил:
— Ну что, учимся?
— Кто же сейчас учится? — недружелюбно сказала женщина.
Немало унижений натерпелся старый учитель за эти месяцы, немало пережил мучительных минут непереносимого, казалось, стыда.
— Ничего, будет еще на нашей улице праздник, — неестественным голосом сказал Иван Михайлович.
Встретили его довольно отчужденно, разговор не шел. «Обдумать надо было, прежде чем идти, старый дурак», — ругнул себя Иван Михайлович и — раз уж пришел — решил действовать напрямик.
— Сережа, мне тебе надо два слова сказать.
— Ну? — ответил парень, не вынимая рук из карманов. — Насчет чего?
Иван Михайлович не успел ответить, его перебила женщина:
— Чего вам нужно от парня? Хоть бы семью пожалели, еле-еле устроился. Нам лишь бы кусок хлеба получить. Не трогайте его! По миру хотите пустить?
Она стала браниться все громче.
— Вам привет от Шуры, дети. А отец ваш жив и здоров, — торопливо сказал Иван Михайлович и, не попрощавшись, вышел.
— Никакой Шуры не знаем, — громко, в спину бургомистру, проговорил парень.
Через два дня в кабинет бургомистра вошла Валя Цвирко. Кроме Ивана Михайловича здесь сидели старосты из деревень, сонно считали мух на горячем подоконнике и ждали прихода коменданта — он должен был провести собрание насчет бдительности.
Девушка остановилась у двери, робко подняла руки к груди, сложила пальцы в пальцы и спросила, не сможет ли господни бургомистр устроить ее на работу.
— Комсомолка небось? — спросил Иван Михайлович.
— Н-нет… Я из Западной Белоруссии…
— Полы можешь мыть? Или картошку чистить?
— Могу.
— Вышла бы замуж за офицера и беды не знала. Красивая девка, а пропадешь зря.
— А вы ее себе в женки возьмите, господин бургомистр, — хихикнул краснорожий староста в белой вышитой по-старинному косоворотке.
— Заработаю на приданое, а потом выйду, — тоненьким голоском продолжала девушка.