— Куда поскачем, Иванко? — прошептала Марыся, прижимаясь к груди полковника.
— Разве забыла? Ах она, женская память... В степь, в гости к ноченьке, казацкой сестричке.
— В степь? Ночью? Но ты сказал, что там шалят татары и «станиславчики». А ночь не только казачья сестра, у нее лихих братьев сколько угодно.
— А что мне татарва и ляхи, коли со мной ты, моя королевна? Встанет кто на нашем пути — лишится головы. Мои джуры поэтому делу великие мастера. Да и я неплохо управляюсь саблей и пистолетами. За мной, хлопчики! — и Скоропадский вытянул своего жеребца нагайкой.
Оставив за спиной последние окраинные домики Борзны, Скоропадский пустил жеребца волчьим наметом, соблюдая дистанцию в три-четыре конских крупа, за ним скакали джуры. Вместо пик в их руках появились мушкеты, и до слуха Марыси донеслись звуки взводимых курков. Привстав на стременах, Скоропадский высоко поднял Марысю, развернул к себе лицом, опустился вместе с ней в седло. Перебросил из-за ее спины локоны на грудь, расстегнул на ней платье и спустил его до талии. Прижал Марысю к себе, зарылся лицом в ее волосы, прильнул губами к грудям.
Несся огромной черной птицей с развевающейся гривой по степному шляху жеребец, пел свою песню без слов ветер, сияли над головой холодным светом звезды, заливала все окрест мертвенно-желтым светом луна. И обволакивала Марысю со всех сторон казацкая сестра-ночь, скрывая от глаз и степь, и встречавшиеся по пути дубравы, и мелкие степные речушки, оставив во всем мире только слившихся воедино ее и Иванко. Да разве могла она мечтать о подобном счастье в Варшаве, разве испытывала такое чувство радости и любви до встречи со Скоропадским? Неужели не столь давно ей приходила в голову мысль положить конец их встречам? Какая несусветная глупость. Наоборот, она сделает все, чтобы их счастью не было предела, а они стали не княгиней и полковником, а...
Жеребец свернул на узкую стежку, бегущую посреди заросшего высокой травой луга. Перешел на шаг, остановился у скирды свежескошенного сена. Он что, знал сюда дорогу или умел читать мысли хозяина? Скоропадский спрыгнул на луг, протянул руки Марысе, помогая ей покинуть седло. Джуры, не подъезжая к ним, парами разъехались по лугу, беря полковника с Марысей в кольцо. Скоропадский сбросил с плеч жупан, швырнул на траву, обняв Марысю, упал на него вместе с ней, и ночь поглотила их.
Обычно Марыся плохо помнила происходившее позже, отдаваясь любви неистово и без остатка. Так и сейчас осталось в памяти лишь восприятие полного отсутствия своего тела, ощущение легкого головокружения от полета в нечто неведомое, чувство то ли растворения себя в ком-то, то ли слияния с ним. А потом была приятная расслабленность, когда не хотелось ни говорить, ни шевелиться, необычайное душевное спокойствие, когда казалось странным, что люди могут желать еще чего-то, кроме подобного умиротворения. И самопроизвольно вползала в голову мысль, что это не небо висит над тобой, не луна светит в глаза, не ночь накрыла своими крыльями, а в этом бескрайнем мире вы существуете вместе, что ты являешься с ними единым целым, что ты и они нерасторжимые составные того, что именуется Природа и Вечность...