Дмитрий просчитывал вероятность того, что подобный вопрос прозвучит, а потому был к нему готов и даже не оглянулся.
— Телефонная станция. Эпибрируем коммутирование линий. Кстати, вы из какой квартиры?
— Вот из этой.
Совин снова не оглянулся.
— Проверьте-ка свой телефон. Всё ли в порядке.
Женщина хлопнула дверью и спустя минуту открыла ее снова.
— Да, все нормально, спасибо… — И застучала каблуками вниз по чисто подметенной лестнице.
Прием сработал. Собственно, прием был простым и примитивным плагиатом. И словечко «эпибрировать» тоже. Давным-давно, лет в тринадцать, Дмитрий прочитал смешной зарубежный рассказ о клерке, который не выполнил вовремя какое-то поручение и на вопрос начальника о причинах невыполнения ответил, что данный вопрос требуется «проэпибрировать». Начальник не понял ответа, но боязнь показаться глупым удержала его от естественных вопросов по поводу незнакомого слова. Клерк избежал нагоняя, а впоследствии даже сделал карьеру. «Эпибрация» же пошла гулять по конторе. Нижестоящий отговаривался от вышестоящего тем, что данное ему поручение должно быть проэпибрировано. Тем же отбивались и от клиентов.
В случае. Совина все произошло как по писаному. Если невозможно было понять «эпибрацию», то уж «эпибрация коммутирования» — даже для Совина — и вовсе была темным лесом. Говоря словами уважаемого Михал Михалыча Жванецкого, «тут все в тупике».
Совин был абсолютно уверен, что таким образом он легко отделался бы и от более сведущих в техническом плане мужчин. Он похвалил свой технический и лингвистический гений и спустился к машине…
* * *
Выкурив сигарету и допив чай из термоса, Совин набрал хорошо знакомый номер.
— Вас слушают.
— У-у-у, богема проклятая. Спишь?
— Сам ты богема, Совин. Работаю. Хотя и явился вчера поздно.
— Тусуешься?
— Тусуется как раз богема. А я работаю. Чего тебе?
— Стас, скажи, на какой машине Толстый ездит? И где у него студия?
— Зелёная «вольво». Номер не помню. Но в нём точно есть цифра семь.
— А студия?
Совин записал адрес.
— Всё. Пока.
— Стой, не бросай трубку! Ты мне ничего рассказать не хочешь?
— Пока не хочу. Будет что — ты узнаешь первым. Я же обещал…
— Ладно, пока.
* * *
Ага. Вот студия, а вот и зелёная «вольво» с госномером 723. Повезло. Но не так, чтобы уж и очень, потому что опять предстояло ожидание.
Однако повезло ещё раз. Дверь открылась, и на улицу вышел хозяин. В том, что это был хозяин зелёной машины, Дмитрий не сомневался ни на минуту: вышедший был действительно толстым. И впечатление производил приятнейшее: лет так тридцати пяти, толст, но не до безобразия, одет в недешевые брюки, ковбойку и замшевую куртку. Чисто выбритый подбородок, аккуратно постриженные светлые волосы, очки в тонкой старомодной золотой оправе. И бездна обаяния, источающегося целиком на идущего рядом худощавого лохматого парня в джинсовом костюме — явно творческого человека. Его даже можно было бы назвать человеком искусства, но тогда слово «искусство» пришлось бы писать с маленькой буквы и в кавычках: от той музыки, которой занимался Толстый, за версту несло таким примитивом, что… Впрочем, русская публика это с удовольствием кушала.