— Гм... а где вы видели клещей?
— На шее.
Я уставился на шею Петермана, но не смог разглядеть ничего, кроме его плотной зимней шерсти. Потеплеет, и он сбросит большую ее часть, оставшись в прохладной летней одежке.
— Как они выглядели? — спросил я у Мэриголд.
— Малюсенькие и коричневые. Такого же цвета, как и шерсть. Я бы их никогда не заметила, если бы не солнце, да еще один зашевелился.
— Много?
— Не знаю, семь или восемь. Плохо было видно.
— Но, Мэриголд...
— Думаешь, я свихнулась? А как насчет пчел?
— Пчел, Фредди, пчел, — сказала она нетерпеливо. — Varroa jakobonsi.
— Начните сначала, — попросил я.
— Клещи водятся и на пчелах, — сказала она. — Они их не убивают, просто сосут кровь, и пчелы не могут летать.
— Не знал, что у пчел есть кровь.
Она одарила меня испепеляющим взглядом.
— Мой брат в вечной панике по этому поводу. Он выращивает фрукты, а деревья не плодоносят, потому что пчелы слишком слабы и не опыляют их.
— А, понял.
— Так что он их окуривает табачным дымом.
— Ради Бога...
— Дым от трубочного табака — единственное, что действует на этих клещей. Если вы направите табачный дым в улей, все клещи сразу дохнут.
— Угу, — кивнул я. — Очень интересно. Но какое это имеет отношение к Петерману?
— До чего же ты медленно соображаешь, — укорила она меня. — Клещи — разносчики болезней, верно? С Петермана они могут перебраться на моих двухлеток. Я ведь не могу рисковать, правильно?
— Нет, — медленно сказал я, — не можете.
— Так что пусть Джон Тигвуд говорит что хочет, я этого старого коня держать здесь не буду. Извини, Фредди, но тебе придется подыскать ему другой дом.
— Я так и сделаю, — согласился я.
— Когда?
Я подумал о ее великолепных лошадях и моем собственном намерении вечно возить их на скачки, где бы они побеждали.
— Я отведу его к себе домой, — сказал я. — За домом есть небольшой садик, пусть он пока там постоит. Затем я вернусь за машиной. Годится?
Она одобрительно кивнула.
— Ты хороший парень, Фредди.
— Мне очень жаль, что я доставил вам столько беспокойства.
— Надеюсь, ты меня понимаешь.
Я уверил ее, что да, понимаю. Я вернулся назад по травянистой дороге к ней во двор, где она дала мне уздечку для Петермана, а потом за руку подвела к дверям конюшни и разрешила полюбоваться на ее главную радость и гордость — трехлетнего жеребца, который, если все пойдет хорошо, будет соревноваться за приз в 2000 гиней и на дерби с уотермидовским фаворитом, Иркабом Алхавой. У нее, как и у Майкла, глаза светились возбуждением и безумной надеждой.
— Так что позаботься о Петермане, — напомнила она.