— Здесь смотрите, а забирать не дам.
Пока следователь по всей форме заносил в протокол обязательные данные — когда, где, кем составлен, кто при этом присутствовал, Арсеньев не удержался и заглянул в коробку.
Что в ней? Кажется, письма, фотографии, какие-то потускневшие пуговицы с якорями. Кладбище семейных реликвий...
Ему бросился в глаза отрывок письма: «...Видел массу набивного льда и большое количество айсбергов, также ледяные поля. Погода хорошая, ясная...»
Чудак всё-таки был Лазарев, даже об этом он писал матери, словно докладывая по начальству. А, видать, во многих ему довелось побывать передрягах. Нелегка рыбацкая доля...
Очень хотелось Арсеньеву порыться в коробке, да было вроде не совсем удобно.
Тем более следователь уже начинал допрос официальным предупреждением об ответственности за ложные показания. Привычная строгая формула странно прозвучала здесь, в этой комнате. И мать даже вроде немножко обиделась, услышав её, махнула рукой и поспешно сказала:
— Да зачем же я врать-то буду, что это вы, господи! Всегда чистую правду всем говорю, как на духу! И детей так воспитывала.
— Вы не обижайтесь, Полина Тихоновна, — виновато сказал Алексеев и сердито покосился на адвоката. — Так полагается, закон требует.
Размеренно и деловито он начал задавать заранее намеченные вопросы. Но и эти вопросы звучали здесь как-то нелепо. Арсеньев слушал их, смущался и всё отчетливее понимал, что следователь был прав — ничего нового эти расспросы не дадут, а мать наверняка расстроят.
— Значит, ваш сын никогда при вас плохо не отзывался о капитане Голубничем? — допытывался следователь. — Не слышали вы такого?
— Нет, никогда, что вы! Коля его шибко уважал.
— Скажите, Полина Тихоновна, Голубничий бывал когда-нибудь у вас в доме?
— Бывал, конечно, бывал. Каждый праздник непременно заходил, приносил гостинцы. Да и так часто наведывался. Выпивали они с Николаем по праздникам, врать не буду, но в меру. Голубничий-то насчет этого строгий! А Коля его всегда слушался, ни в чём не перечил.
— А во время этих встреч у вас в доме они не ссорились?
— Кто? — даже не поняла мать.
— Ваш сын и капитан Голубничий.
— Зачем это? Упаси бог!
«Да, незачем было приходить», — тоскливо думал Арсеньев, а следователь терпеливо записывал в протокол каждый вопрос и ответ.
Закончив, он поднял голову, с явной укоризной посмотрел на адвоката и вежливо спросил:
— Кажется, всё? Может, вы ещё хотите что-то выяснить, Николай Павлович?
— Нет, нет, спасибо, все ясно, — поспешно ответил тот, отводя глаза.
В самом деле, что ещё у неё можно выспрашивать? «Расскажите, пожалуйста, поподробнее о вашем покойном сыне, Полина Тихоновна...» Он хотел сейчас одного: поскорее покинуть эту печальную комнату, чтобы не видеть горестных материнских глаз...