— Только не я! — нервно воскликнул он. — Теперь твоя очередь.
Ровно в четыре я взял чемодан и поехал на станцию Кингс-кросс. Поезд на Ньюкасл отправлялся в пять. Я видел, как он отошел от платформы.
В пять сорок Гейл в элегантном темно-синем пальто с кремово-белым чемоданом в руке вышла из подземки. Несколько человек обернулись ей вслед а мужчина, который тоже очень долго ждал кого-то рядом со мной, не сводил с нее глаз, пока она не подошла вплотную.
— Привет, — сказала она, — извини, что опоздала.
— Ерунда.
— Я вижу, — сказала она с плохо скрываемым торжеством в голосе, — проблему с женой удалось уладить.
В теплой тьме она шевельнулась возле меня, я еще крепче прижал ее к груди и зарылся носом в нежно пахнущие духами волосы.
— Всегда что-нибудь новое, — сонно сказала она. — Сломанные ребра — это...
— Я их не чувствую.
— Врешь, чувствуешь. Как это случилось?
— Что?
— Где ты так разукрасился?
— Один спор проспорил.
— Ничего себе спор. Должно быть, целая дискуссия.
Я улыбнулся в темноту.
— Тай!
— А?
— А нельзя нам остаться здесь на уик-энд?
— Мне придется передать по телефону сообщение из Ньюкасла. Это нельзя отменить.
— Черт бы побрал «Блейз»!
— Но есть еще воскресенье...
— Да здравствует гольф-клуб!
Довольно долго мы лежали молча. Сон надвигался на меня тяжелой волной, я пытался побороть его. Так мало в моей жизни часов, подобных этим... Разве можно их тратить на сон!
Для Гейл время не было столь драгоценным. Ее голова соскользнула мне на руку, легкое дыхание согревало грудь. Я вспомнил, как Элизабет, точно так же свернувшись клубочком, лежала подле меня в те давние дни, и впервые подумал о ней без чувства вины, а с печалью и сожалением.
Гейл проснулась сама и схватила меня за руку — взглянуть на светящийся циферблат.
— Не спишь? Уже без десяти шесть.
Я успел на восьмичасовой за десять секунд до отхода. Холодное и сырое утро, глухой лязг и шум, невнятные обрывки объявлений, из-под колес паровоза со свистом вырывался пар. Озябшие сонные пассажиры сплошной массой торопились куда-то этим типично английским утром.
Такой же озябший и с сонными глазами, я поплелся в вагон-ресторан привести себя в норму чашкой крепкого черного кофе, однако и он не помог избавиться от тягостного чувства уныния и подавленности, охватывавшего меня всякий раз после свидания с Гейл. Я вспомнил, что оставил ее спящей в тепле и уюте на мягкой постели, вспомнил, как она говорила, что воскресенье уже завтра. Воскресенье завтра — это несомненно, но предстояло прожить еще субботу. Сейчас, в этом состоянии, она казалась мне бесконечной.