терпеливо дожидались приезда высокого
начальства, тихонько переговариваясь или прохаживаясь
перед таблицами, рисунками, графиками
докладчика, который сам тоже отсутствовал по
неизвестной причине.
Николай Николаевич Бахус с загадочной улыбкой на
широком крестьянском лице, поглаживая свою с
проседью лопатообразную бороду, слегка шепелявя,
поскольку языку его было тесно в полости рта,
наклоняясь к самому лицу Александра Наумовича
Фрумкина, говорил быстро, сглатывая слюну:
ѕЭто они его там чистят для отстрастки. А то ведь
даже не смущается, мерзавец. Все, все хочет захватить
себе. Все только он. Делиться надо…Мы не можем
строить науку на одних открытиях Шпитального. Так
ведь? Так!? ѕ и он зорким взглядом из под нависших
бровей ввинчивался в лицо Александра Наумовича.
Академик Фрумкин был многолик. Он видел своим
острым глазом всю аудиторию собравшихся коллег, с
миной почтения и глубочайшей уважительности наклоняя
часть своего красивого лица к говрящему, смиренно
вслушиваясь в шлепот слов, исторгаемых академиком
Бахусом, второй половиной лица являл медальную
неподвижность, на которой сияла непогрешимость
вечности.
Николай Николаевич Бахус был не только революционер,
ео и крупный химик, который, в то время как
члены нынешней власти учились или работали на
революцию в Швейцарии, Бахус уже трудился попеременно
в тамошних университетах и пользовался
известностью в научных кругах. И как этот было ни
странно, всегда оказывался свои человеком и среди
ученых, и среди революционеров, а известный в
последствии действительный статский советник,
выдающийся провокатор охранки, генерал от
жандармерии Гершензон даже совсем запросто ночевал
в одной комнате с Николаем Николаевичем Бахусом,
который числил постояльца в своих близких друзьях,
как Фрумкина и Збарского. Конечно же за свои
собственные заслуги последние числились на олимпе
науки, занимая почетные и, разумеется, самостоятельные
места, имея собственные связи в правительстве.
Особенно преуспел в этом отношении академик
Збарский после того, как скончался вероучитель новой
власти и по настоянию нового вождя, в назидание
поколениям был помещен в забальзамированном виде в
стеклянный гроб.
Ничего в такой форме захоронения для россиян уж
совсем необычного не было. Секреты бальзамирования
считались утерянными. Но кое-кому было известно, что
прозектор, принимавший участие в бальзамировании
известного хирурга Пирогова еще жив. Легкие стопы
свои направил к нему уважаемый академик Збарский и
после неоднократных собеседований и материальной
поддержки голодающего старика им был получен рецепт