Осужденные немцы поддерживали преимущественно Англию, эльзас-лотарингцы — исключительно Францию. Голландцы пали почти все жертвами английской разведки, швейцарцы и люксембуржцы — французской, шведы — французской и русской.
О том, в каких размерах преследовались цели разведки под прикрытием германской форменной одежды, можно судить по тому, что за первые три года войны в Берлине были задержаны 1785 человек за незаконное ношение формы, в том числе 384 самозваных офицера.
По официально опубликованным в 1919 году данным, в английской контрразведке, работавшей исключительно против [204] Германии, было занято 6000 человек. Германская разведка, которой приходилось вести борьбу со шпионами всех неприятельских держав, насчитывала к концу войны на штатных должностях 1139 человек. Если бы контрразведка находилась в руках правительства и энергично использовалась им, то и следы хозяйственной и политической разведки могли бы быть обнаружены, и она была бы обезврежена, по крайней мере, в значительной своей части. Этому утверждению противоречит как будто тот факт, что во Франции вся контрразведка в 1917 году была объединена с военной разведкой. Однако, причина этого заключалась главным образом в том, что они убедились, что во Франции приходится опасаться только военной германской разведки, но не активной политической, т. е. не пропаганды и не саботажа.
Большую пользу принесло неприятелю то обстоятельство, что часть его союзников стала открытыми врагами Германии лишь во время войны. До тех пор они могли, в качестве нейтральных лиц, свободно передвигаться по Германии. Особенно много сведений о развитии политического положения доставляли неприятелю американцы, находившиеся в Германии до вступления Америки в войну.
Постоянную опасность во время войны представляют всякого рода интернациональные связи. Они имелись во всех кругах общества, но были тем опаснее, чем выше и влиятельнее были эти круги.
Почтовый контроль давал повод к постоянному наблюдению даже за некоторыми представителями высшего дворянства. Будучи во многих случаях связаны браком и свойством с другими странами, обладая наследственными владениями заграницей, члены его привыкли к тому, чтобы проводить часть года в заграничных, прелестных в это время, местах. Разговоры и переписка с родственниками велись, по большей части, на темы политики. Наступившая война порвала нити и воздвигла препятствия, о которых некоторые из них не отдавали себе должного отчета. То, что могло быть сказано в мирное время, легко вступало во время войны в противоречие [205] с интересами отечества. Многие как будто бы не сознавали, что разговоры в нейтральных странах и обмен письмами могут во время войны граничить с государственной изменой. Особенно важно было то обстоятельство, что тайны часто выбалтывались перед лицами, близко стоявшими к неприятельским правительствам.