И девочки с присоединившейся к ним Хризантемой, успевшей за это время нажарить едва ли не целый фунт сухарей, помчались вниз, на второй этаж, где находились классы.
Там оставалось все по-прежнему за это время. Августа Христиановна Брунс сидела на своем обычном месте за столом кафедры и вязала крючком. Класс готовил уроки. Некоторые читали под сурдинку, иные писали письма родным или тихо переговаривались между собой. Возвращение в класс «кучкой», как это называлось на институтском языке, было немыслимо. Тогда Алеко, она же Шура Чернова, первая вошла в класс. Остальные оставались в коридоре за колоннами. Шура приблизилась к кафедре и произнесла с самым невинным видом:
— Фрейлейн, какая-то дама встретила меня в нижнем коридоре, когда я шла из лазарета, и просила вызвать вас.
Лицо Скифки вспыхивает от неожиданности. Даже ее клюквообразный носик покраснел. У нее почти нет знакомых. Ее редко вызывает кто-нибудь. И это известие так неожиданно, что мгновенно вытесняет все прочие мысли из головы Августы Христиановны. Она забывает даже сделать Черновой замечание за самовольную отлучку из класса. Лицо, похожее своим цветом на спелый помидор, теперь пылает. Маленькие глазки так и искрятся любопытством.
— Дама, ты говоришь? Меня спрашивает дама в нижнем коридоре?
— Дама в черном платье и в шляпе с серым пером, — неудержимо фантазирует черненький Алеко.
— Высокая? Маленького роста?
— Повыше меня и пониже вас.
— Странно, — произносит, волнуясь, Скифка, срывается с кафедры и исчезает за дверью.
Этого только и надо Черненькой Алеко. Спустяминуту Шура выскакивает следом за Скифкой и, стоя посреди коридора, машет платком. В тот же миг из-за колонн выскакивают любительницы подсушивания сухарей и влетают в классные двери. Еще миг — и Ника Баян на кафедре. Ее кудри трепещут, глаза искрятся, когда высоким голоском она звенит на весь класс:
— Mesdames, новость! К коридорной Стеше принесли ребенка в девичью, пятилетнюю племянницу из деревни. Девочку не позволят держать здесь. Надо придумать что-нибудь. Надо помочь Стеше. Бедняжка плачет. Денег нет, крова нет…
— И кюшать нечего, — с отчаянием добавляет Тамара, которая в минуту особенного душевного волнения произносит слова с акцентом, к немалому смеху подруг. Но сейчас это никому не смешно, никто не смеется.
— Молчи! — дружно шикают на нее одноклассницы.
— Чего молчи, когда кюшать нужно, — волнуется армянка, сверкая восточными глазами.
— Mesdames, — продолжает громко Ника и стучит по столу забытым Скифкой ключом, — Стеша приведет девочку нынче ровно в одиннадцать часов в дортуар, постараемся улечься "без бенефисов" сегодня. Пускай Скифка уползает скорее в свою конуру. Не правда ли, господа?