Поскольку я одна, бесполезно ждать, что кто–то другой возьмет ситуацию в руки. Я выбралась из своей клетушки. Слышно было, что работал только один душ. Заведение пустовало.
Я подергала дверь Салли и вынуждена была признать очевидное. Она была закрыта изнутри. Я осела на холодный кафель, и холод придал мне немного сил: я заметила часть Салли, очевидно, притулившейся в углу душа. Лица ее я не видела. С нее бесконечным потоком текла черная вода.
Я проглотила рвущееся рыдание. Я должна была как–то попасть в эту паршивую кабинку. Если он смог… Я не желала считать его сверхчеловеком, способным проходить сквозь запертые двери.
Я начала изо всех сил трясти дверь. Попробовала подтянуться, цепляясь за верх перегородки, к счастью, не доходившей до самого потолка. Просунула руку под дверь и, вывернувшись, как могла, дотянулась до ее подошвы: она была теплая. Нога отдернулась, и я услышала «хе–хе–хе–хе» — никогда бы не поверила, что придет день, когда этот звук приведет меня в такой восторг.
Я вытащила руку и расплющила на кафеле лицо. Салли двигалась — я бы сказала, она двигалась вся, потому что если я разбухла, то она походила на оползень. С облегчением вернувшись в нормальное состояние, то есть став холодной, циничной и злой, я смотрела на ее живот, гигантской складкой стекавший на колени. Ее ноги были согнуты, как у чудовищного младенца, потому что избыточный жир не давал суставам до конца разогнуться, а гноящиеся трещины, как варикозные вены, спускались от икр до щиколоток, по объему не уступавших ягодицам.
Не будем забывать, что я лежала, естественно, нагишом, распластавшись по кафельному полу, чтобы заглянуть повыше в щель из–под двери, и в этом–то положении я попыталась привлечь внимание Салли, позвав ее по имени сдавленным, в виду вышеописанных обстоятельств, голосом. Выдавилось следующее:
— Салли, малышка моя, Салли, умоляю, открой дверь. Я не буду сердиться.
И вдруг я услышала совсем рядом какое–то цыкание. Я вздернула голову, и угол душевой двери пришелся мне прямо в висок. Мне все–таки удалось приподнять голову, и я заметила сидящую на пятках с густо намазанными хной волосами пожилую арабку, обмотанную пестрыми тряпками, с татуировкой на лбу и жирно подведенными глазами: свое призывное цыкание она сопровождала движением раскрытой ладони, сжимая и разжимая пальцы.
— Если эта Салли твоя возлюбленная, ты ведешь себя, как дура.
С ее забавным акцентом получилось что–то вроде «сли сали туя возбля, ти вьешь ся как дюря», но она так лучилась добрыми намерениями, что я немедленно открестилась от самой себя.