Широкими и быстрыми шагами мерил император Твердых земель свой огромный кабинет. От высоких окон, забранных в тяжелые, расшитые золотом портьеры, к камину из белого мрамора, похожему на пасть гигантского чудовища. И обратно. Иногда делал крюк, проходя мимо резного шкафа с книгами. И тогда его стеклянные дверцы жалобно и испуганно звенели.
Император жаждал новостей о дочери. И именно хороших новостей.
Он не спал с тех пор, как она пропала. Точнее, иногда забывался коротким неспокойным сном, опустившись в огромное кресло, крытое белой шкурой северного медведя, но просыпался от малейшего шороха, потому что мнил, что это шумит тяжелыми сапогами, входя в кабинет, гонец с добрыми вестями.
Гонцы были. Но лишь один принес более-менее хорошую новость – шифрованное сообщение от Ремея и его братьев, переданное с каким-то бродяжкой. «Мы напали на след. Мы идем на восток, через Ольховые холмы. В Мирму». Одна строчка на полоске из бересты. И все. За две недели.
– Лютотьма! – это злое слово Исидор употреблял чаще, чем обычно, и намного чаще.
Ольховые холмы и леса, что шумели над ними, находились во владениях того из вассалов императора, который был на нехорошем счету – во владениях князя Трифора. Государь подозревал, что князь участвовал в Южном Круге Воли. Прямых доказательств этому не нашлось. И сам Трифор в свое время одним из первых восточных князей присягнул императору в верности и даже отдал в заложники своего старшего сына, но широкая улыбка вассала, часто бывавшего при дворе в Гримтэне, почему-то беспокоила императора. Исидор пытался оправдать свое беспокойство: засылал в земли Трифора опытных разведчиков, а если надо – и удалых рыцарей. Они со своими отрядами якобы помогали дружине князя охранять восточные рубежи, а сами и следили за настроениями в домене Трифора, и по возможности вербовали его людей. Только ничего предосудительного обнаружить им не удавалось. Разве что мелочи, которые ни о чем серьезном не могли свидетельствовать.
То, что его дочь могла разгуливать где-то по землям лукавого (на взгляд императора) вассала, заставляло Исидора скрипеть зубами и гневно рычать на всех, кто попадался ему в эти не лучшие дни на глаза…
Потом явился сэр Мартен – новый капитан дворцовой стражи. Снял высокий шлем, опустился на одно колено, звякнув вороненым наколенником по узорному паркету:
– Государь мой, позвольте просить милости.
Император нахмурился: он-то, как обычно в последние дни, надеялся услышать что-либо об Авроре.
– Что за милость? Кому? Тебе? Ты и так уж капитан. Тебе мало? – заворчал Исидор, ломая перо за пером у себя на письменном столе.