Директор нашей школы от «долга» не уклонялся. А уж в афанасьевском деле — термин «афанасьевское дело» витал в воздухе — директор был яростен и неукротим.
— Где ваше педагогическое чутье? — визгливо наступал он на Нину Васильевну. — Не уловить запаха аморальности в этой истории! — Она уловила запах похмелья, следы вчерашней директорской выпивки. — Мыслимо ли было из какой-то там Певзнер сотворять звезду? Разве что шестиконечную! Благо еще, самое мерзкое случилось за стенами школы. Но все равно и мы опорочены: пробили — они все пробивают! — серебряную медаль вместо волчьего билета. За моей спиной в буквальном смысле этого слова: у меня был радикулит. — Радикулитом именовались запои. — Разрушила семью, содействовала смерти замечательной женщины…
Покойную жену Афанасьева, которую ни в школе, ни в училище никто ни разу не видел, не сговариваясь, провозгласили «замечательной женщиной». Может, она такой и была? Но им-то откуда было известно?
— Ненавистники и добрые слова обращают во зло, — пояснил Игорь.
Директор школы, один из тех самозваных судей, о которых недавно размышлял Анекдот, и приговор вынес:
Я запрещаю вашему братцу переступать порог нашей школы! — Он выскочил из-за стола и, устремив свой нос-миноискатель прямо в душу Нины Васильевны, возопил: — Запр-рещаю! И в училище сообщу, что так называемый «театр» мы закрываем. Из-за непотребного поведения его руководителя, которого и на тысячу километров нельзя подпускать к подрастающей смене!
Это была запоздалая ответная пощечина.
Узнав, что Даша внизу, Афанасьев прежде всего схватил с полки электробритву. Не глядя, попал «вилкой» в розетку и стал утюжить лицо так энергично, словно от этого зависело для него нечто самое важное и решающее. Тщательно проверил ладонями результаты бритья… Из множества рубашек, что висели в шкафу, прижавшись друг к другу, как в магазине, он автоматически выхватил ту, которая, я еще раньше приметил, более всех шла ему. С той же автоматичностью, не выбирая, как актер наизусть произносит данные ему реплики, вытянул галстук под цвет рубашки. И с несвойственной ему суетной поспешностью исчез в другой комнате. Он боялся, что Даша не дождется его.
Минуты через три он вернулся в костюме, отутюженном, как перед премьерой.
Иван Васильевич с не покидавшей его судорожной торопливостью прошел в коридор, вовсе позабыв и о портрете жены, и о нас с Игорем. Хлопнул входной дверью.
А на пороге появилась Нина Васильевна.
— Он сошел с ума? — спросила она.
— Разве из-за любви не сходят? — ответил Игорь без своей излюбленной ироничности, а столь всерьез, что учительница, похоже, смирилась на миг с сумасшествием брата. Или — тоже не более чем на миг — сочла его сумасшествие закономерным.