— Ну вот и слава богу, — сказал я, покосившись на Ники.
У нее было такое хитрое выражение лица, что я бы на месте этого Грега не расслаблялся.
Я не знал, что думать о ее словах. Если она и не врала, то явно не договаривала. Но какое у меня право ее выспрашивать? Я ей никто. Она могла бы и вообще сегодня не приходить. Жива — и чудесно!
Сквер закончился. Мы обогнули свежепостроенный сверкающий домище для богатеев, стоящий особняком, и углубились во дворы Старой Деревни.
В этих дворах прошло мое детство. Каждая колдобина, каждый куст были мне тут знакомы. Эти деревья росли вместе со мной, эти дома на моих глазах ветшали…Про каждый магазин я мог сказать, что было в его помещении пять, десять и двадцать лет назад… Постаравшись, я мог бы вспомнить, как взбираться на крышу того или иного гаража, или как расположены ветки на каждом подходящем для лазания дереве. Что-то в этом странное есть — всю жизнь прожить в одном месте. Я с ним слишком сроднился, чтобы даже задумываться о переезде. Родители и то переехали в новую квартиру, а я остался в старой, где все напоминало о детстве. Словно намек на то, что я так и не вырос.
Ники бодро шагала рядом со мной, шлепая по асфальту подошвами на толстом протекторе. Я слышал, как она сопит и хлюпает носом — видимо, все-таки вчера простыла, купание не прошло для нее даром. Я понемногу начинал успокаиваться.
Похоже, она все-таки не пришелец с того света.
И все же. Как она умудрилась выбраться из воды, если я безвылазно проторчал на берегу три часа?
Почему я не слышал всплеска?
И что-то еще… Была еще одна мелкая странность с ее глазами. Но какая, я забыл.
Справа осталась школа, куда я ходил в младших классах. Слева — детский сад. За ним среди старых тополей прятался мой дом. Ничего примечательного в нем не было — обычная обшарпанная хрущевка. Зато когда я был маленьким, это был крайний дом в городе. За ним город заканчивался. Нынешняя Школьная улица была объездной дорогой, по которой день и ночь ехали камазы. За ней проходила железная дорога, а дальше начинались Торфянка, она же Торфяные болота. На самом деле, никакие это были не болота, а просто пустоши, заросшие осокой и чертополохом в человеческий рот. Там было круто играть в детстве. А когда я по вечерам выглядывал на улицу, то видел не окна соседних домов, а чернильную темноту.
Я зачем-то рассказал об всем этом Ники. Она слушала с интересом, одобрительно кивая.
— Мне тут нравится, — сказала она. — Люблю пограничные места! Знаешь, те, кто живет на границе чего-нибудь с чем-нибудь, по особому чувствуют мир. Они понимают, что мир может быть разным. Большинству-то кажется, что мир неизменный, и за каждым поворотом одно и то же, так что и ходить туда незачем.