Я купила два корыта,
И жена моя Рочита…
— Наша, одесская, бригадир. Называется "От моста до бойни". — И преподаватель истории в каком-то столичном институте, отец четверых детей, Оська снова пошел в пляс.
— Стой, наливай.
Оська нащупал какую-то бутылку под нарами, налил что-то в консервную банку. Косточкин выпил и закусил, подцепив пальцами остатки гороха в миске.
— Где этот артист лопаты?
Оська поднял и вытолкнул Криста к свету.
— Что, силы нет? Разве ты пайку не получаешь? Вторую категорию кто получает? Этого тебе мало, троцкистская сволочь?
Крист молчал. Бригада молчала.
— Всех удавлю. Фашисты проклятые, — бушевал Косточкин.
— Иди, иди к себе, артист лопаты, а то бригадир еще даст, — миролюбиво посоветовал Оська, обхватывая захмелевшего Косточкина и заталкивая его в угол, опрокидывая на бригадирский пышный одинокий топчан — единственный топчан в бараке, где все нары были двойные, двухэтажные, «железнодорожного» типа. Сам Оська, заместитель бригадира и дневальный, спавший на крайней койке, вступал в третьи свои важные, вполне официальные обязанности, обязанности телохранителя, ночного
сторожа бригадирского сна, покоя и жизни. Крист ощупью добрался до своей койки.
Но заснуть не удалось ни Косточкину, ни Кристу. Дверь барака отворилась, впуская струю белого пара, и в дверь вошел какой-то человек в меховой ушанке и в темном зимнем пальто с каракулевым воротником. Пальто было изрядно измято, каракуль был вытерт, но все же это было настоящее пальто и настоящий каракуль.
Человек прошел через весь барак к столу, к свету, к топчану Косточкина. Оська почтительно его приветствовал. Оська принялся расталкивать бригадира.
— Тебя зовет Миня Грек. — Это имя было знакомо Кристу. Это был бригадир блатарей. — Тебя зовет Миня Грек. — Но Косточкин уже очухался и сел на топчане лицом к свету.
— Ты все гуляешь, Укротитель?
— Да вот… довели, гады…
Миня Грек сочувственно помычал.
— Взорвут тебя когда-нибудь, Укротитель, на воздух. А? Заложат аммонит под койку, шнур подпалят и туда… — Грек показал пальцем вверх. — Или голову пилой отпилят. Шея-то у тебя толстая, долго пилить придется.
Косточкин, медленно приходя в себя, ждал, что ему скажет Грек.
— Не налить ли по маленькой? Скажи, сгоношим в два счета.
— Нет. У нас этого спирту в бригаде полно, сам знаешь. Дело мое более серьезное.
— Рад служить.
— "Рад служить", — засмеялся Миня Грек. — Так, значит, тебя в Харбине учили разговаривать с людьми.
— Да я ничего, — заторопился Косточкин. — Просто еще не знаю, что тебе нужно.
— А вот что. — Грек заговорил что-то быстро, и Косточкин согласно кивал, Грек начертил что-то на столе, и Косточкин закивал понимающе. Оська с интересом следил за разговором. — Я ходил к нормировщику, — говорил Миня Грек — говорил не угрюмо и не оживленно, самым обыкновенным голосом. — Нормировщик сказал: Косточкина очередь.