Пара картинно прощается у плетня. Девка, сомлев до дури в голове, клонится на плечо Картузика. Тот гладит ее ласково по волосам, целует на прощанье и отодвигается в темноту. Его мы еще догоним, а пока поможем девке подняться по ступенькам, а то не держат ее грешные ножки. Меж ними – беспорядок, боль. Что-то мокрое и счастливое копошится там, дображивает горьким медом.
Она открывает двери и тихо, крадучись, разувается. Вдруг тьма обрушивается на нее стоголосым девичьим шепотом, чьи-то руки хватают ее за плечи, разворачивают во все стороны, зажимают рот, чтобы с перепугу не орала.
А она и не удивляется как будто. Такая ночка была, что уже нет сил удивляться. Только отмахивается от рук и шепотов, чтобы не мешали. Слышит со всех сторон смех, узнает голоса подруг.
– Ну, что, красавица?... Нагулялась? – шепчет одна.
– С Картузом сколь не гуляй – все мало... – отзывается другая.
– Да еще с вами, сучки, делиться... – ворчит третья.
– Да ладно вам, девки. Нам радоваться надо, а вы...
– Да уж... Не появился бы Картузик, так и померли бы, счастья не зная...
– Ага... Одна радость была бы – сватов от Жердяя гонять...
Общий хохот. Жердяй, первый парень на деревне, любил спьяну засылать сватов, а поутру забывал, к кому. Трезвый он был мрачен, тискал девок по углам и все норовил погрозить своей здоровенной елдой. Некоторым она нравилась, но то угрюмое, из чего она росла, отпугивало напрочь...
– Вы о чем, девки? – спросила наша героиня. – Не пойму, что-то...
– Ах, не поймешь... Ну, так мы тебе расскажем...
Цепкие руки, среди которых было немало по-мужски сильных, приученных к работе, мигом сорвали с нее всю одежду. Вспыхнула спичка, осветив здоровое, сдобное тело. Пятнышко крови на бедре выглядело черной кляксой.
– Это что? Да ты не бойся, тут все свои...
– Ага. Сестрички мы теперь, бояться нечего...
– И не узнает никто.
Она досадливо оглянулась. Ей хотелось отлежаться, помечтать и поплакать. А тут – на тебе. Сени полны по-друг, как собственная душа – счастья. А в счастье таком уже нету сил ни злиться, ни ревновать. Со всех сторон таращатся веселые, хмельные глаза девок, в одночасье и навек ставших сестрами. Сестрами по этому самому счастью. Она вздохнула покаянно, улыбнулась искусанными губами.
– Ну, было, девки. Сами знаете. А теперь одежу верни-те – чай, не лето не дворе...
...Картузик возвращался кружной дорогой. Ему не хотелось в хату, стены всегда были ему в тягость. Зато простор, украденный тьмой, был виден и слышен ему, как днем. Он жил на этом просторе, был его частью. В избу старухи, пустившей его жить за помощь по хозяйству, он заползал, как пес – в конуру – только чтобы поспать, не боясь дождя. Он жил в четырех стенах уже пятый месяц и недавно начал поглядывать на дорогу, по которой пришел и по которой пойдет дальше, когда придет срок...