— Ларик, Ла-арь, — позвал его тихий вкрадчивый голосок.
Ларик поднял голову и в узкую щель окошка увидал два больших глаза цвета светлого пива — к нему заглянула Нина.
— Ну, привет, мышь. Рад тебя видеть, — парень весело прыгнул к окошку (в его голове тут же зароились идеи о том, как лучше использовать приятную неожиданность в лице девушки).
— Мамочки, и за что тебя сюда посадили? — встревоженно зашептала Нина. — Я видела — оружие отобрали, под конвоем увели, как какого-нибудь преступника. Что ты натворил?
— Ничего страшного. Да и неважно это. Важно то, что я тебя сделать попрошу, — молодой человек прильнул ближе к окошку.
— А где Пек? — Нина уже не слушала его — интересовалась тем, кто ее больше всего занимал.
— То, о чем попрошу, касаемо и Пека, — пообещал Ларик. — Знаешь Тихую улицу?
— Знаю, знаю. Я там бывала пару раз: у тетки одной кружево для занавесок хозяйских покупала. Та тетка красивые кружева плетет, на снежинки похожие…
Ларик улыбнулся, думая, что нашел выход из своего нехорошего положения, и принялся давать как можно более точные и краткие указания девушке. Та не ленилась кивать.
— Все поняла? И главное: смотри, чтоб за тобой слежки не было, — предупредил Нину Ларик.
— А зачем Пек прячется? Я слышала: король хочет сделать его своим рыцарем. Разве от такого прячутся? — вдруг сказала Нина.
— Давай не будем об этом, — нахмурился Ларик (он уже сомневался — правильно ли сделал, что поделился секретами с этой глазастой 'мышью'). — Раз прячется, значит, так надо. Ты хоть запомнила, о чем я тебя просил?
— Конечно. Все запомнила. Сделаю, как говорил, — в очередной раз кивнула Нина. — А это тебе, подкрепись, — и стала пропихивать в окошко большие, пахнущие лимоном, лепешки. — Потом пойду туда, куда ты просил.
Ларик послушно принял угощение и в шутку погрозил девушке пальцем. Она хихикнула в ответ и скрылась в вечерних сумерках, быстро и бесшумно…
— Что со мной, старик? — шептал Пек, лежа на скамье у окна в доме на Тихой улице и глядя на полную луну, которая только что выплыла из-за темной, похожей на кролика, тучи. — Я-то думал: я все забыл. А на поверку вышло — ничего я не забыл. Все во мне бурлит, как вода в котле, который с огня снять забыли…
Герман ничего не отвечал — он ждал, пока юноша выговорится. И тот вздохнул, забормотал дальше, крепко стиснув веки (надоело смотреть на молочный круг в черном небе):
— Думал: если увижу его, ничто во мне уже не шевельнется, потому что перестал я думать о нем, как об отце. Что ж со мной теперь? Словно только вчера герольд прискакал и объявил мне о том, что я не нужен отцу… Старая обида никуда не делась…