– Твой преемник? Он ничего от меня не получит, разве что какую-нибудь мелочь да сигареты, ну, может, ещё рюмочку черносмородиновой настойки по воскресеньям. А всё наследство я оставлю твоим детям.
Все последующие недели они оба были очень веселы. Официальная помолвка Ангела разлучала их каждый день на несколько часов, иногда на одну-две ночи.
– Она должна мне доверять, – заявлял Ангел.
Всякий раз, появляясь у Леа, Ангел устраивал целое представление: напускал на себя важный, таинственный вид и начинал выкладывать новости прямо с порога. Леа же, которую госпожа Пелу под любым предлогом старалась не пускать в Нёйи, не могла справиться со своим любопытством и слушала его с интересом.
– Друзья мои! – вскричал он как-то раз, украшая своей шляпой бюст Леа. – Друзья мои, знаете ли вы, что происходит в замке королевы Пелу со вчерашнего дня?
– Прежде всего убери свою шляпу. И потом, не поминай здесь своих паршивых друзей. Так что же опять случилось? – говорила Леа ворчливым тоном, заранее смеясь.
– Там пожар, Нунун! Настоящая война: Мари-Лор и мамаша Пелу сцепились из-за брачного контракта.
– Не может быть!
– Представь себе! Это было потрясающее зрелище… Отодвинь тарелки от края, я сейчас попробую изобразить, как махала ручонками матушка Пелу. «Раздельное владение имуществом! Раздельное владение имуществом! А может, вы ещё пожелаете решать этот вопрос в судебном порядке? Но это же личное оскорбление! Личное оскорбление! Финансовое положение моего сына… Знайте же, сударыня…»
– Она называла её сударыней?
– Именно. «Знайте же, сударыня, за моим сыном с момента его совершеннолетия не числится ни одного долга, а список ценных бумаг, приобретённых с тысяча девятьсот десятого года, представляет собой…» Представляет и то, и это, представляет мой нос, представляет мою задницу… В общем, Екатерина Медичи, и к тому же большая дипломатка!
Голубые глаза Леа заблестели от слёз.
– Ах, Ангел, – смеялась она, – сколько я тебя знаю, ты никогда ещё так меня не смешил. Ну а что другая, что прекрасная Мари-Лор?
– О! Она была ужасна, Нунун. Уверен, у этой женщины на совести не один труп. Костюм болотного цвета, рыжие волосы, нежная кожа – ну, словом, восемнадцатилетняя девушка, да ещё эта улыбочка… Она и бровью не повела, когда моя досточтимая матушка обрушила на неё свой трубный глас. Подождала, пока матушка выпустила весь заряд, а потом ответила: «По-моему, будет лучше, сударыня, если вы не станете вслух упоминать о тех сбережениях, которые удалось сделать вашему сыну начиная с тысяча девятьсот десятого года…»