Левченко ждал майора у входа в кафе. Прислонившись к рекламному щиту, он смотрел на размалеванную ядовито-прекрасную, сияющую белозубой улыбкой физиономию очередной кинозвезды и курил.
— Взгрустнул? — шутливо проговорил Соколов, подходя к нему сзади. — Выпить не на что?
— Сарычев! А я тебя, как манну небесную…, — вздрогнул тот. — Такое дело… — Левченко отвел его подальше от распахнутых окон кафе и сбивчиво объяснил: — Приказано немедленно возвращаться в школу…
— Раз надо, поедем, — невозмутимо встретил известие Соколов.
Левченко помешкал и заискивающе попросил:
— Дай пятьдесят марок? Забегу перед дорогой. Приму для профилактики…
— Пьешь много, — Соколов отсчитал деньги.
— Пью? — Левченко сник. — Совесть — чертова перечница. Глушу, глушу ее. Эх, да не стоит зря рассусоливать. Все равно рано или поздно…
Секретное предписание принесло Крафту много хлопот: слишком короткие сроки давал оберст Мюллер на его выполнение. Работы должны были проводиться втайне. А ее нелегко сохранить на оккупированной территории. Для специальной саперной команды в школе выделили помещение. Инженер Гельбрихт устроился во флигеле Крафта. Несколько дней он вместе с гауптманом выезжал на рекогносцировку.
Саперы торопились выполнить предписание оберста Мюллера и сдать к сроку стрельбище под условным номером 47/21. Гельбрихт оказался на редкость неуживчивым и строптивым человеком. Он требовал от Крафта то материалов, то дополнительных автомашин. Гауптман нервничал, срывал злобу на подчиненных. Даже офицеры избегали с ним встреч. После занятий все расходились, и школа погружалась в сонную тишину.
Как-то к Соколову заглянул подвыпивший Левченко.
— Здравствуй, Сарычев! — поздоровался он с порога. — Выйдем на крыльцо.
— Спать собираюсь, — майор сладко потянулся. — Да и рассиживать по вечерам не имею привычки.
— Пойдем. Ночь длинная — выспишься.
Они уселись на ступеньках крыльца. В вечерних сгустившихся сумерках шелестели на ветру листья клена, вяло перепархивали сонные пичужки. Солнце давно скрылось, но небо на западе все еще играло радужными оттенками заката. Огненно-красная полоса постепенно выцветала. Из розовой становилась бледно-розовой, потом золотистой и, наконец, белой с голубоватым отливом.
Соколов, запрокинув голову, долго смотрел сквозь листву на темнеющее небо, где едва различимо мерцали звезды, и думал о том, что вот уже вторую неделю не может попасть в город: Крафт отменил увольнительные. Выполнил ли Николай поручение? Удалось ли группе разыскать стрельбище? Все это сильно тревожило майора. Наконец, повернувшись к Левченко, он сказал: