Я открыла глаза, чтобы посмотреть, откуда доносится пение: источник обнаружился не на улице, где я ожидала, а в здании напротив — старом многоквартирном доме, обыкновенно пустом и мрачном, который резко контрастировал с уютным рядом домиков, соседствовавших с жилищем моей хозяйки. Уже больше месяца в доме трудились рабочие, я замечала иногда стук молотков, свист, людей на приставных лестницах, а теперь здание уже привели в порядок. Ни разу, пока я жила на Грин-стрит, в окнах напротив не зажигались огни. Сегодня же они были распахнуты и занавески за ними раздернуты. Именно оттуда и неслась задорная мелодия; мне была беспрепятственно видна любопытная сцена, которая разыгрывалась внутри.
На инструменте (это, оказывается, была мандолина) играла красивая молодая женщина в элегантном жакете, белой блузке с галстучком и очках; с первого взгляда я предположила, что она работает клерком или учится в колледже. Выводя мелодию, она улыбалась; когда голос срывался на высоких нотах — смеялась.
На гриф мандолины певица нацепила пучок лент, и они подрагивали и мерцали.
Небольшая группа слушателей, однако, отнюдь не разделяла ее веселья. Сидевший рядом мужчина в довольно грубом костюме кивал с застывшей деланной улыбкой; на коленях он держал хорошенькую маленькую девочку в платьице с отделкой и переднике, заставляя ее хлопать в такт музыке. К плечу мужчины прислонялся мальчик с большими красными ушами, на его цыплячьем затылке щетинились коротко остриженные волосы. За ним стояла женщина с усталым суровым лицом — надо полагать, жена сидевшего мужчины; она равнодушно прижимала к груди еще одного ребенка. Последняя участница компании, низенькая плотная девушка в довольно нарядном жакете, была полускрыта занавеской. Лица ее я не видела, но зато удивительно отчетливо различала тонкие бледные руки и в них то ли открытку, то ли брошюру, которой девушка обмахивалась, как веером.
Вся эта компания теснилась вокруг стола, на котором стояла банка с вялыми маргаритками и остатки скромного ужина: чай и какао, холодное мясо с маринованными овощами и кекс. Несмотря на постные мины и натянутые улыбки, можно было заключить, что собравшиеся празднуют какое-то событие. Я предположила, что это новоселье, хотя что связывает даму-мандолинистку с бедным и скучным семейством, слушавшим ее игру, догадаться было трудно. Еще одну загадку представляла собой другая девушка, с бледными руками: кто ей ближе — музыкантша или семейство?
За первой песней последовала другая; семейство приметно заерзало. Я закурила сигарету, изучая — почему бы и нет? — сценку в окне. Девушка за занавеской перестала наконец обмахиваться и поднялась на ноги. Осторожно обойдя компанию, она приблизилась к окну, которое, как и мое, выходило на балкончик. Шагнув наружу, девушка лениво, с зевотой, оглядела тихую улочку.