— Что такое? — громко спросила одна из дам. — К чему такой яркий свет?
Эвелин отозвалась:
— Мы будем слушать историю Дикки Рейнольдс, как ее описывает в книге один врач.
— Врач? Она что, больна?
— Это о ее vie sexuelle![10]
— Vie sexuelle?
— Дорогая, я уже читала, это ужасно тягомотно…
Реплика принадлежала женщине, одетой монахом, которая стояла в тени неподалеку от меня; я повернулась, чтобы ее разглядеть, а она зевнула и потихоньку выскользнула из комнаты — поискать других развлечений. Прочие гостьи, однако, проявили интерес, что должно было понравиться Дикки, которая стояла рядом с Дианой. Книга, о которой говорила Эвелин, была у Дианы в руках — маленькая, темная, плотно заполненная буквами и совсем без иллюстраций, она совсем не походила на те, что дарили Диане в ее коллекцию. Тем не менее Диана увлеченно листала страницы. Одна из дам наклонила голову, читая надпись на корешке, и наконец вскричала:
— Да это по-латыни! Дикки, что толку от грязной истории, если чертова книга написана по-латыни?
Дикки важно поджала губы.
— Латинское только название, — объяснила она, — а кроме того, никакая это не грязная книга, а очень хорошая. Ее автор старался объяснить обыкновенным людям, что мы собой представляем.
Дама, одетая Сапфо, вынула изо рта сигару и смерила Дикки недоверчивым взглядом.
— Эта книга пойдет по рукам и в ней описана твоя история? История твоей жизни, твоя любовь к женщинам? Дик, ты что, спятила? Похоже, этот врач вовсю катает порнографию!
— Она, конечно, взяла nom-de-guerre,[11] — вмешалась Эвелин.
— Пусть так, Дикки, все равно это безумие!
— Ты не понимаешь, — отозвалась Дикки. — Это ведь совершенно новое слово. Эта книга нам поможет. Она нас сделает известными.
По всей комнате пробежала волна дрожи. Сапфо с сигарой покачала головой.
— В жизни не слышала ни о чем подобном.
— Поверь, услышишь еще не раз, — пылко заявила Дикки.
— Вот сейчас и послушаем! — крикнула Мария, еще кто-то подхватил:
— Да, Диана, почитай нам, пожалуйста!
Принесли еще свечей и поместили рядом с Дианой.
Дамы расселись поудобней, началось чтение.
Что там говорилось дословно, я не помню. Знаю только, что Дикки была права: это не была сплошная грязь — скорее сухое, научное изложение. И все же сам скучный авторский язык придавал истории известную пикантность. Пока Диана читала, дамы то и дело отпускали непристойные замечания. После истории Дикки зачитали другую, еще скабрезней. За ней последовала история из раздела, посвященного джентльменам, — совсем уже забористая. Атмосфера сгустилась больше прежнего; даже я, хоть и дулась, не могла не поддаться воздействию сугубо формальных докторских описаний. Книга пошла по рукам, Диана закурила еще одну сигарету. Одна из дам сказала: