Музыкант (как будто корнетист) был не прочь затеять со мной беседу.
— Кто вы, знакомая директора? — спросил он. — Я вас прежде тут не видел.
Я усмехнулась.
— Видели. Я Нэнси. Костюмерша Китти Батлер.
Удивленно подняв брови, он вскинул голову, чтобы оглядеть меня с головы до ног.
— А, ну да! Я думал, ты девчушка. А теперь принял тебя за актрису или танцовщицу.
Я улыбнулась и покачала головой. Мы помолчали, корнетист отхлебнул из стакана и вытер усы.
— Но потанцевать запросто ты ведь не откажешься? Как насчет вальса?
Он указал кивком на кружившиеся в глубине сцены пары.
— Нет-нет, — отказалась я. — Не могу. Слишком упилась шампанским.
Корнетист засмеялся:
— Тем лучше!
Отставив стакан и зажав в зубах сигарету, он обхватил меня за талию и поднял. Я вскрикнула, а корнетист принялся крутить меня и наклонять, пародируя движения вальса. Чем громче я смеялась и вскрикивала, тем шустрее он меня вертел. На нас обратились десятки взглядов, зрители хохотали и аплодировали.
Наконец музыкант споткнулся, чуть не упал и со стуком опустил меня на пол.
— Ну вот, — едва дыша заключил он, — скажи теперь, что я не лучший из танцоров.
— Ничего подобного. Из-за тебя у меня закружилась голова и, — я ощупала перед платья, — сбился пояс.
— Я поправлю.
Он снова потянулся к моей талии. Я с воплем отступила.
— Не смей! Пошел прочь, оставь меня в покое.
Корнетист, однако, принялся меня щекотать, так что я захихикала. От щекотки я всегда хихикаю, даже когда мне не смешно. Еще немного порезвившись, музыкант наконец отстал от меня и вернулся к своим друзьям по оркестру.
Я снова ощупала поясок. Я боялась, что корнетист его порвал, но не видела, так это или не так. Залпом прикончив стакан (шестой или седьмой), я ускользнула со сцены. Сначала я отправилась в туалет, а потом вниз, в комнату для переодевания. В этот раз ее открыли только для того, чтобы дамы повесили там пальто, и потому в помещении было холодно, пусто и сумрачно, однако имелось зеркало, и перед ним я и остановилась и, прищурившись, принялась оправлять платье.
Скоро в коридоре с другой стороны зазвучали, а потом смолкли шаги. Я повернулась: это была Китти. Скрестив руки, она опиралась плечом на дверную раму. В вечернем платье дамы — и Китти не исключение — так обычно не стоят. Эту довольно развязную позу она принимала на сцене, когда на ней были брюки. Лицо ее было обращено ко мне, длинные волосы, бугорки груди не попадали в мое поле зрения. Щеки Китти были бледны как полотно, на юбке виднелось пятно от шампанского.
— Привет, Китти, — сказала я.
Она не ответила на мою улыбку, только смотрела, не отводя взгляда. Я снова неуверенно обратилась к зеркалу и стала поправлять поясок. Когда Китти наконец заговорила, я сразу поняла, что она изрядно пьяна.