Этого оказалось достаточно. Через два часа пятнадцать минут Андрей предложил мне занять место секретаря-референта товарища А… Я согласился. Все были страшно довольны. И товарищ А. (ему до боли в ушах хотелось подружиться кланами с товарищем Кировым), и товарищ Киров (этот спал и видел, чтобы его люди были внедрены ко всем без исключения видным деятелям партии), и Андрей (мечтающий создать из преданных людей свой собственный клан). Не сомневаюсь, что мое продвижение понравилось и товарищу Сталину. Хозяин был уверен, что такие люди, как я, способны скомпрометировать любого — даже члена Политбюро.
И вот прошел год. ГПУ мной больше не интересовалось.
*
Задание, которое товарищ А. приготовил на этот раз, удивило и насторожило меня. Конечно же, это было существенное приближение к той таинственной миссии, смысл которой оставался для меня скрыт, но которую мне все равно предстояло выполнить, поскольку решение об этом наверху уже приняли. Но по порядку…
Товарищ А. проявился только через три дня. Не сомневаюсь, что он доложил Хозяину о встрече с президентом Академии педагогических наук и появился в моем кабинете, только получив высочайшее одобрение. Внешне товарищ А. был спокоен и всем своим видом показывал мне, каково это — пребывать в хорошем настроении, но я прекрасно видел, что в его холодных глазах застыл первобытный ужас — час моей миссии неумолимо приближался. Неожиданно я понял, что товарища А. уже посвятили в тонкости предстоящего задания. И спокойствия ему это явно не добавляло.
— Вот, Григорий, в Политбюро пришло письмо. Ты должен ознакомиться с ним. Не горячись, разберись, как следует. А то я тебя знаю, у тебя все дураки. Вникни, а потом у же ругайся.
Он протянул мне мятый листок бумаги, на котором неряшливым почерком человека, которому не часто приходится пользоваться карандашом, было, в частности, написано следующее:
«В нашем Союзе ССР, товарищи, люди не родятся, родятся организмы, а люди у нас делаются: трактористы, мотористы, механики, академики, ученые и так далее, и так далее. И вот один из таких сделанных людей, а не рожденных — я. Я не родился человеком, я сделался человеком. И чувствовать себя, товарищи, в такой обстановке — больше, чем быть счастливым. Жить в такой век очень хочется. Я испытываю, как приятно быть ученым в наш век…»
Как говорится в одном прекрасном стихотворении: «Я хотел возразить и открыл было рот», но товарищ А. заговорил первым:
— Помолчи, Григорий, подумай… Это выписка из доноса на народного академика Трофима Денисовича Лысенко. На совещании в Кремле Лысенко высказал эти положения, и нам негоже с порога ругаться и отвергать его мнение. В первую очередь, это касается тебя. Тебе, Григорий, предстоит работать в тесном контакте с товарищем Лысенко и его людьми, мимо этого Трофима не проскочишь, стоит партии скомандовать — он всегда первый. Так что помолчи и подумай. И еще… товарищ Сталин очень заинтересовался деланием людей из организмов. Сейчас, может, это в нашем государстве — архиважное, наиважнейшее дело.