Страшно ли мне? Честно говоря, страху так и не удалось полностью подчинить мою волю. И как только я это почувствовал, ощущение опасности, если и не исчезло совсем, незаметно отошло на задний план. Стало ясно, что свои записи я продолжу, чем бы мне это ни грозило. Страх оказался недостаточным основанием, чтобы покориться и превратиться в послушное бессловесное существо.
* * *
До последнего времени я ни разу не задавался вопросом, умеет ли товарищ А. гримасничать. Это еще раз подчеркивает тот прискорбный факт, как мало интересен в общечеловеческом смысле один из руководителей партии большевиков. Но, как бы то ни было, загадка его мимики была разрешена, тайна раскрыта. Теперь я могу компетентно утверждать, что товарищ А. гримасничать умеет и делает это со знанием дела.
Он ворвался в мой кабинет сразу после завтрака. Я с неудовольствием отметил, что его визиты в новом году случаются все чаще и чаще — ему, видите ли, тоже иногда нужно подумать, а лучшего места для подобной нужды, чем мой кабинет, он найти не смог. Пока я судорожно прятал с глаз долой рукопись свой монографии о муравьях, товарищ А. пытался удобно устроиться на единственном стуле для посетителей, который мне удалось выбить у нашего завхоза.
— Я, Григорий, посижу у тебя немного. Мне нужно как следует подготовиться к завтрашнему мероприятию, а здесь меня никто не найдет и не сможет помешать. А ведь хотели бы помешать, ой, Григорий, еще как хотели бы.
С этими загадочными словами он вытащил из кармана зеркальце и принялся гримасничать, не обращая больше на меня никакого внимания. Сначала меня его увлеченность собственной мимикой не заинтересовала, но потом я обратил внимание на бормотание, сопровождавшее действие. Удивительный текст вырывался из уст товарища А.
— Товарищи, Владимир Ильич Ленин, о котором столько говорили большевики, умер!
Когда эта фраза донеслась до меня в третий раз, я понял, что не в силах больше бороться с любопытством.
Поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь рекламировать какие бы то ни было способности товарища А. и, тем более, его умение гримасничать. Наверное, он делал это средне. Но поражал не его талант в управлении лицевыми мышцами, а та старательность, с которой он проделывал свои упражнения. Мне удалось зафиксировать несколько основных приемов:
1. зажмуривание;
2. символизирующее скорбь сдвигание бровей к переносице;
3. раскачивание головы, зажатой с обеих сторон ладонями, с одновременной демонстрацией остекленевшего от горя взгляда;
4. возложение правой ладони на сердце, а левой на лоб.