Человеческие тела валялись по всей палубе.
В грязных лохмотьях, исхудавшие, почерневшие. Мужчины, женщины, дети.
Рыбная вонь накрывала траулер, как гигантская медуза. Слабому ветерку было не по силам оторвать ее щупальца от поручней, от мачт, от ржавых тросов. Антон перелез через перила, подал руку поднявшемуся вслед за ним Рональду. Тот охнул при виде плавучего кладбища, застыл на минуту. Небесный рисовальщик безмятежно и увлеченно разбавлял розовое зеленым.
Одно из тел вдруг зашевелилось. Приподнялось на локтях, поползло к ним. Вьетнамец, камбоджиец, индус? Белый, черный, желтый? Мужчина, женщина, ребенок?
«Человеческая неповторимость кончается на уровне скелета, – подумал Антон. – Педро-Пабло был бы доволен. Строение костей – вот где мы все наконец-то равны».
Разрез век, цвет кожи и волос, форма губ – все стало неопределимым, неважным. Голод высасывал мелочи, оставлял одну затвердевшую, высохшую суть. Человеческое существо. Когда-то. Теперь остались одни глаза. Затянуты мутью.
– Лодочный народ, – прошептал Рональд. – Я читал… Они платят последние деньги. Капитан обещает доставить их в Америку, Австралию, Канаду… Потом ночью исчезает вместе со всей командой… Их носит по волнам… Говорят, они начинают есть друг друга… Сначала детей, потом стариков…
– Нужно немедленно радировать властям, – сказал Антон.
– Каким? Мы в нейтральных водах. Никто не хочет связываться с этими несчастными. Да посудите сами – куда их деть?
Человек, ползущий к ним, исчерпал запас сил, снова уткнулся лбом в облупленные доски. Рональд потрогал его резиновым пальцем, приподнял веко.
– Совсем как мертвый. Надо проверить остальных. Может быть, внутри, в каютах, есть живые? Они могли бы нам помочь.
– Давайте начнем с ребенка.
Осторожно перешагивая через тела, они пошли на звук плача. Одна из дверей на секунду приоткрылась и тут же захлопнулась. Ветром, качкой, рукой? Некоторые из лежавших приоткрывали глаза на звук шагов, начинали хрипеть, скрести палубу непомерно отросшими ногтями. Казалось, жизнь то отлетала от этих бесформенных куч, то возвращалась, как навозная муха, пытающаяся понять, есть ли тут чем поживиться, или все уже высосано дотла.
Они обогнули надстройку, перебрались через лебедки и тросы. На корме была расстелена старая сеть с дырами там и тут. Ребенок, придавленный телом матери, лежал посередине и кричал не переставая. При их приближении мать вдруг вскочила на четвереньки, оглянулась, оскалилась. Черные азиатские космы. Высохшая грудь. Но где-то внутри, видимо, еще таился запас горячей энергии, равный двум-трем рисовым зернышкам. Быстро-быстро перебирая коленями и ладонями, по-собачьи вскидывая зад, она понеслась прочь от них, исчезла за углом надстройки.