— Что, стол? — утомлённое спросила я. — Сейчас меня больше интересует: туалет, ванная и постель. Именно в такой очерёдности.
При слове туалет она поморщилась, поджав губки, как аристократка древних времён рядом с которой неожиданно выругались. — Вон те две белые двери, — снова ткнула она пальчиком.
— А что, вы, вампиры, в туалет не ходите? — искренне удивилась я, хотя уже начала подозревать что-то подобное.
— Разуметься, нет! — с чувством превосходства ответила она. — Но мы всё-таки моемся, — почти с сожалением проговорила она, явно раздосадованная подобным обстоятельством. — Я тебя покину, если что, я у себя, — моя комната соседняя.
Я подумала, что вряд ли рискну тревожить леди-вампиршу, даже если буду помирать.
— А твой брат надолго ушёл? — с надеждой, что он вообще никогда не вернётся, задала я последний вопрос, когда Анж была уже возле двери. — Скоро вернётся, — с дьявольской усмешкой отозвалась она, оборачиваясь. — Не беспокойся!
* * *
Я чувствовала сильную слабость, как при серьёзной болезни. Слабость и безнадёжность. Будто организм мой пытается бороться, но у него нет сил. Угасание. Я даже разыскала зеркало в туалете и долго смотрелась в его запыленную поверхность — не постарела ли я.
Зеркало по-прежнему отражало красивое девичье личико с большими зелёными, очень грустными и какими-то пустыми глазами. Нет, в глазах был свет: злой, мрачный. Свет дождливого утра.
А дождь постепенно утихал, выглянуло солнышко, такое же, как и у нас в Англии, немного мрачное, цвета лимона, а не южного апельсина. И я вдруг подумала, что этот рассвет может стать для меня последним. Мне стало невообразимо грустно.
…Я почти заснула. Анж к вечеру принесла для меня дров и керосиновую лампу. Пожалуй, она мне действительно сочувствовала, но и ненавидела меня тоже. Я не могла понять, почему. Да, она любила брата не совсем как брата, но я ведь скоро должна была умереть. Одна ночь с Аскольдом отобрала почти все мои силы. Что же будет в следующую? Я умру?
— Арианна, — на грани сна раздался его обворожительный, соблазняющий, внушающий любовь и тревогу голос.
— Да.
Я открыла глаза и увидела, как он склонился над моей постелью, как врач над ложем больного. Его длинные, вьющиеся волосы чёрным бархатом упали на меня. Как пушистое одеяло. Его лицо в облаке чёрных волосы казалось невообразимо белым, светящимся как фосфор, пожалуй, это было даже красиво как на мой извращённый вкус.
— Ты спишь?
— Уже нет. Ты разбудил меня.
Он прилёг со мной рядом, я увидела, что он уже переоделся в атласную пижаму цвета переспелой вишни или загустевшей крови. Этот алый цвет дарил краски его бледному лицу. Правда, губы у него были такие же малиновые, как и пижама. Я поняла, что он уже успел поохотиться, и недоумевала, что он хочет от меня.