Эти стихи напомнили об Алеше, о их любви, непонятно почему не сложившейся. Он не приехал, не сдержал обещания…
В уборную ворвалась Люся и увидела, что Нонна сидит на стуле, плачет и, глядя на себя в зеркало, полушепотом читает стихи.
– Сумасшедшая! – закричала Люся. – Там же директор театра, главный режиссер и члены художественного совета. Тебя и меня берут в театр! Скорей, они ждут! Ты понимаешь?!
Нонна равнодушно посмотрела на Люсю, хотела отвернуться. Но вдруг поняла смысл ее слов – вскочила, сбросила костюм, в котором играла, схватила платье… И пока Люся застегивала ей пуговицы и стаскивала с ее ног голубые старомодные туфли, Нонна торопливо снимала грим, расчесывала волосы.
Обе девушки повернулись к зеркалу, окинули себя быстрым, оценивающим взглядом, выскочили из уборной и помчались по коридору. Потом, стараясь сдержать стук каблучков, гулко разносившийся по строго притихшему зданию, они пошли медленней. Но в каждом их шаге, в каждом движении было острое нетерпение…
Они знали, что сейчас вот Александра Антоновна представит их главному режиссеру и директору. Она скажет:
– Вот мои выпускницы. Пожелаем им счастливой дороги!
И когда режиссер или директор произнесет заветную фразу о том, что приглашает их на работу в свой театр, нужно будет призвать на помощь все приобретенное в этом доме актерское искусство, чтобы не выдать своей слишком уж бурной радости…
1969 – 1970