— Государыня, — сказал он, провожая после служ-бы великую княгиню к выходу из Успенского собо-ра, — ты как-то упоминала о желании иметь при себе скомороха, наподобие европейских шутов, так вот, мне кажется, я нашел для тебя такого… Правда, у него есть одно качество… Точнее — маленький недостаток, который, — Алексий тонко улыбнулся, — быть может, впрочем, вовсе даже напротив — достоинство…
— Что же это за странное качество — недостаток, который одновременно — достоинство? — улыбнулась Софья.
— Он глухонемой.
— Глухонемой??? — поразилась великая княгиня.— Какой же прок от шута, который лишен главного предмета своего ремесла, возможности шутить?
— О государыня, изволь на него взглянуть, и ты сразу все поймешь! Савва рассмешит, позабавит, а по-рой заставит тебя задуматься, не прибегая к речи! Он может показать все, что угодно, лицом и телом, жеста-ми и движением! А его природный недостаток превра-щается в достоинство, если учесть, что при нем можно разговаривать обо всем, не опасаясь, что это дойдет до чьих-нибудь ушей, — многозначительно заметил Алексий.
— Интересно! — с любопытством взглянула Софья на священника, — быть может, в этом что-то есть. По-кажи мне его!
Через неделю горбун Савва стал личным придвор-ным шутом, или, как здесь говорили, скоморохом ве-ликой московской княгини Софьи Фоминичны.
Разумеется, было бы большой наивностью думать, будто византийская принцесса, воспитанная при пап-ском дворе, легко и сразу поверила словам малознакомого священника. Более того, еще когда Алексий лишь упомянул о том, что кандидат нем и глух, она немедля заподозрила, что в ее окружение хотят ввести шпиона, который, притворяясь глухонемым, будет все подслушивать и кому-то докладывать о каждом ее шаге. Кому и зачем — это был отдельный и следующий вопрос, а пока Софья решила, что если этот Савва понравится ей настолько, чтобы оставить его при себе, то тогда она найдет сотню различных способов проверить его, а что касается изобретения таких способов — уж тут-то великая княгиня была весьма хитроумна и находчива.
Савва сразу же произвел неизгладимое впечатление" не только на великую княгиню, но и на всех ее придворных дам — уже первое появление нового скомороха в тронном зале повергло их в такой хохот, что Береника едва успела добежать до горшка за ширмой, Паола каталась по полу, Дарья так зашлась, что чуть не уронила младенца-княжича, брызнув струйкой молока из груди прямо Савве в лицо, а старушка Аспазия настолько уморилась от смеха, что долго потом жаловалась на боль во всех ребрах. А ведь Савва не сделал ничего особенного — войдя, торжественно поклонившись с самым серьезным видом, он вдруг остолбенел, увидев на спинке трона черного двуглавого византийского орла, а потом внезапно вскочил на этот трон и, весь на нем раскорячившись, так похоже изобразил диковинную птицу, что дамы расхохотались. Савва же, мгновенно на ходу улавливая самые характерные черты их поведения, тут же представил дам всех по очереди — как они смеются, — не исключая самой великой княгини, которая хохотала совершенно беззвучно, лишь тряся вверх-вниз своими пышными грудями, чем и довел всех несчастных женщин до вышеупомянутого исступления.