Эта женщина могла бы приручить морское чудовище.
А он и был этим самым чудовищем.
— Ты вовсе не похожа на сестру, — согласился он. — И все же ты такая же. Глупые идеалистки, вы обе. Она спасает детей с наркотической зависимостью, а ты — весь мир.
Уловка, нападение.
— А ты знала, что Райли отдала свою жизнь за двух наших воинов?
Она побледнела, что стало заметно даже на ее коже, белой как мрамор. Ее идеальной коже.
Коже, которую он желал попробовать.
— Что? — запнулась она, — подожди. Ты сказал «отдала жизнь». Но она явно жива и сидит там, в комнате.
— Да. Посейдон играет с семантикой так же легко, как играет судьбами и жизнями. Он принял ее за свою.
Она нахмурилась. Шагнула к нему.
— Что, черт побери, это значит? Какой-то древний бог-извращенец изнасилует мою сестру? Потому что я надеру ему его рыбье-хвостовую задницу.
Аларик вздрогнул при этом богохульстве, потом в него попал удар молнии от богоявления. Он боролся с самим Посейдоном, чтобы защитить Квинн. Он опустошен.
Странно, что то самое слово, которым она себя описала, так легко пришло ему на ум. Опустошен.
— Почему ты опустошена? — резко спросил он. — О чем ты говорила?
На сей раз вздрогнула она. Она развернулась на каблуках и стала смотреть вдаль. Брошенные дома и покореженные машины не привлекли бы ее внимание, она что-то вспоминала.
Он тихонько подвинулся, пока не оказался прямо позади нее. Он чувствовал, как жар ее тела согревает его ледяную кожу. Замерзшую тундру его сердца.
Знал, что должен уйти или обжечься.
Прежде, чем он смог отодвинуться, она снова развернулась и почти оказалась в его объятиях. Они были так близки, что их разделяло только дыхание.
Дыхание и одинадцатитысячелетняя догма.
— Бунтовщица и жрец, — резко сказал он. — Какая парочка.
Ее глаза были огромными на ее голодном лице.
— Но вот как раз парой мы никогда не станем. Я совершала многое, темные и непростительные поступки. Во имя свободы.
Он поднял руку, чтобы коснуться ее лица, но остановил свои пальцы в дюйме от ее кожи.
— И я не делал ничего. Во имя Бога.
Он отступил на дюжину шагов и просто стоял и смотрел на нее. Позволяя своему голоду и желанию прорваться к ней. В нее.
Она согнулась полам, обхватив себя руками. Заплакала.
— У меня нет права просить об этом, но прошу, уйди сейчас же, — сказала она, в ее голосе звучали остатки достоинства. — Мы снова поработаем вместе сегодня вечером, а потом никогда больше не встретимся. Но сейчас уйди. Не мучай меня видениями того, чего никогда не будет.
Он поклонился ей, и потом, каким-то образом, нашел в себе силы уйти. Зная, что встреча с Варравой не потребует той смелости, которую он собрал в себе сейчас.