Теперь Анций был уверен, что если Драг и переменился, то лишь в одном - стал мудрее. А разве мудрость не сестра цинизма?
Спустя много лет некоторые склочные персоны будут не без злорадства муссировать сплетню о гибели Аминты Бригаты, в которой, следует признать, окажется очень много нежелательных совпадений. Будут припоминать неожиданный отъезд из Анкиры Анция Валерия, будут говорить, что его видели потом во Фракии, откровенно удивляться маловразумительному путешествию Аминты в глухое приграничное ущелье, предпринятое якобы по наущенью сына - Пилэмена, посмеиваясь, будут сокрушаться роковому стечению обстоятельств, которое привело в то же место и в тот же час конный отряд бессов и уже совсем в издевательской форме, сочиняя на ходу анекдоты, будут придумывать сценки смертельной схватки, из которой нескладный Пилэмен выберется без единой царапины, а ловкий и сильный воин Аминта Бригата останется лежать изрубленным на куски.
Галатия стала римской провинцией и Анций Валерий незамедлительно объявился в соседней Каппадокии, что привело Архелая в жуткую ипохондрию, нагнав на царя такого страху, что он не решался надевать тиару в присутствии римского всадника. Мучительное состояние усугублялось несвоевременными мыслями о величии предков - род Архелая восходил к македонским царям по отцовской линии и к персидскому царю Дарию - по материнской.
Когда-то давным-давно здесь находилось сердце великого Хеттского царства, а его туловище занимало территорию намного превышающую ту, что досталась потомкам славных правителей. Теперь Каппадокия представляла собой небольшое государство, защищенное горами как со стороны Понта Эвксинского*, так и южного берега Малой Азии. Но со стороны Востока, кроме естественных препятствий - Тигра и Ефрата другой защиты не было. И если бы не изворотливость Архелая, парфяне давно уступили бы соблазну взять легкую добычу.
Задобрив воинственных соседей Архелай по-прежнему жил с ощущением надвигающейся угрозы. Ему казалось, что Рим не сводит с него алчных глаз и разглядывает его также, как разглядывают раба на невольничьем рынке. Вряд ли он ошибался* : вся Азия уже покорилась римлянам, вся Сирия, Греция, Понт и Вифиния, Ликия, Киликия, Киренаика и Крит, Египет. А с какой небрежностью поглотил Рим Галатию? Так съедают, задумавшись и не заметив, маслянистый финик. Нет, Архелай, вовсе не желал разделить участь Аминты Бригаты и не желал в тоже время отдавать Каппадокию Риму. Аминта надеялся на благодарность римлян в память о своей воинской доблести, позабыв о том, что память всего лишь содержанка выгоды. Нельзя получить барыш, не повредив другому. Нет, Архелай хорошо усвоил это правило, он знает, что покровительство сильных стоит дорого и кажется позаботился о том, чтобы отвести от себя железный кулак Рима. Стоило ему лишь услышать, что Анций Валерий объявился в Анкире, как он тут же догадался о намерениях Рима и понял, что следующим кого посетит опасный посланец Августа, будет он сам. А потому, не мешкая, снарядил депутацию из именитых горожан и отправил их в Рим, к Ливии. Он сильно надеялся на ее заступничество и имел к тому все основания. Там, на Родосе, после Акции, когда туда казалось съехались правители всех земель, дабы засвидетельствовать свою преданность и восславить победителя над Антонием и Клеопатрой, он долго приглядывался к Ливии и разглядел то, что не каждому дано было увидеть - ее глаза, когда она наблюдала за игрой детей - двенадцатилетнего Тиберия и восьмилетнего Друза, сыновей от первого брака. В глазах всесильной матроны он прочитал все самое сокровенное и, набравшись отваги, рискнул завести двусмысленный, на грани гибели, разговор. И не ошибся - Ливия оценила его природный ум, выраженный деликатно в сумме, которая не могла оскорбить достоинства такой высокородной особы, каковой она бесспорно являлась, продолжая древнейший и почтеннейший род Клавдиев.