Философия и психология фантастики (Фрумкин) - страница 163

Почему во Второй мировой войне Советский Союз победил Германию? Потому, что он располагал большим, чем у Германии военно-промышленным потенциалом, потому, что у него была огромная территория, потому, что он смог создать большую по численности и вооружению армию, потому, что на его стороне была коалиция более сильных государств, чем на стороне Германии. Если так можно выразиться, эти общие соображения "исчерпывают вселенную", и непонятно где, в каком уголке мира может найтись тайный фактик, который смог бы объяснить победу в войне глубже, чем эти - пусть и самые общие, но вполне глобальные соображения. Сила и популярность "Ледокола" Суворова - Резуна именно в том, что он постоянно апеллировал именно к таким, общим и глобальным фактам и постоянно не уставал подчеркивать, что там, где речь идет о многолетней подготовке к войне, производимой огромным государством, там никакая частность, магический обряд или "операция спецслужб" уже не имеют значения.

Самую выразительную и яркую критику любых попыток поставить судьбу войны в зависимость от одного компактного факта дал Лев Толстой во вступлении к третьему тому "Войны и мира". Том начинается с того, что Толстой приводит различные частные объяснения вторжения Наполеона в Россию. Констатировав неудовлетворительность их всех Толстой пишет: "Для нас, потомков - не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому, с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскании причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия других совпавших причин) произвести совершившееся событие". Теоретически можно предположить, что Толстой признает среди причин начала войны 1812 года совершенный кем-то магический обряд или надетое волшебное кольцо. Но и эти фантастические факты будут лишь ничтожными штрихами в громадном комплексе причин войны, неохватность которого заставили Толстого сказать, что всякое событие "находится в связи с общим ходом истории и определено предвечно". В литературном произведении утверждение, что на войне использовалась магия, будет, если так можно выразиться, произволом первой степени, допустимым с точки зрения социально-философской. Но утверждение, что и начало, и исход войны зависели только от магического обряда, станет допущением куда более произвольным.