Веселье в большом зале было в полном разгаре, смех чересчур громок, танцы чересчур несдержанны. Маски, под которыми можно было угадать далеко не всех, придавали празднеству весьма пикантный характер. Как и полагалось, согласно традиции, в Двенадцатую ночь, когда все дозволено и никаких последствий ни за какие провинности опасаться не приходится. Но только в эту ночь.
Герцог Нортумберленд стоял у подножия лестницы и, узнав спускавшихся сестер, эффектно поставил ногу на первую ступеньку, как бы преграждая им путь.
— Леди Пен, — зычно произнес он, небрежно кивнув Пиппе, — как здоровье принцессы?
— Ее по‑прежнему лихорадит, милорд. Врач поставил банки, и мы молили Бога, чтобы к утру полегчало. Однако… — Пен покачала головой. — Откровенно говоря, я не очень надеюсь на это. Во дворце довольно сыро, милорд, а принцесса весьма чувствительна к сырости и холоду. Это действует на ее легкие. Так же, наверное, как и на ее брата короля, — добавила она.
— Здоровье короля улучшается, — ледяным тоном сказал герцог. — А вам, леди Пен, следовало бы находиться у постели больной, а не принимать участие в этом разнузданном веселье.
— О, милорд, — с обаятельной улыбкой возразила Пен, — я лишь подчиняюсь приказанию принцессы.
Она видела: ему не понравился ее ответ, в котором он, несомненно, уловил насмешку, и, зная, какой он человек и как опасно вызвать его гнев, не хотела — ей было противно — его бояться.
Герцог после некоторого колебания отступил с лестницы, освобождая путь, и она, еще раз улыбнувшись, с поклоном прошла мимо него. Пиппа — за ней.
— Противный человек, — негромко сказала Пиппа. — Но я бы не стала его злить.
— Он вызывает подобное желание, — ответила Пен, понимая, что поступает неразумно и подает не лучший пример сестре.
Но внимание Пиппы уже отвлек один из ее поклонников, и та устремилась с ним в гущу танцующих.
Пен продолжала продвигаться вдоль стены, здороваясь со знакомыми, останавливаясь, отвечая на вопросы о здоровье принцессы или сама оповещая о нем. И все время ее глаза — невольно, разумеется, — искали Оуэна. Не оттого, конечно, что он глубоко заинтересовал ее как мужчина, а только лишь потому, что они теперь в некотором роде единомышленники, — оба пекутся о безопасности принцессы. И кроме того, почему бы ей не увидеть лишний раз человека, который беспокоится о ее интересах и уже сумел кое‑что разузнать. Возможно, весьма существенное.
Но, она клянется в этом самой себе, больше никакого флирта — в чем обвинила ее эта дурочка Пиппа, — никакого состязания в остроумии, намеков и шуток, которые могут быть истолкованы как заигрывание, кокетство…