Озорство его не покидало никогда.
На заседании Политбюро мог цитировать веселенькое письмецо запорожцев султану в Стамбул: "И какой же ты рыцарь, если голой ж... не сможешь сесть на ежа..." И сам хохотал не хуже казаков с известного полотна Репина.
Перед друзьями-соратниками не чинился. Отводил душу в застольях. Шалил, как любимый Петруха Романов. Не раз, по его намеку, на стул привставшего Микояна подкладывали кремовый торт.
Чтоб раззадорить покойную супругу Наденьку, на октябрьском банкете 1932 года забрасывал хлебные мякиши в вырез платья жены военачальника Егорова...
Вместе с бывшими церковными певчими Молотовым и Ворошиловым распевали любимые песнопения: "Господи, помилуй нас, на тя бо уповахом..."
Иногда по ночам в окрестных селах близ Зубалова и Кунцева колхозники крестились на заколоченные церквушки, не зная, что и думать, когда слышали разносимый ветром хорал: "Боже, царя храни. Славься вовеки, наш русский царь". Если бы они знали, что старый гимн исполнялся хором Политбюро, а дирижировал им товарищ Сталин...
Он с полным правом мог повторить слова поэта Михаила Светлова: "Если бы мы не смеялись, то сошли бы с ума".
Глава II
ПРОДОЛЖАТЕЛЬ
Спасение страхом
Сталин навсегда запомнил тяжесть кандалов в бакинской Баиловской тюрьме.
"О вреде репрессий в СССР могли говорить лишь те, кто не был с большевиками до революции". Это сталинское высказывание повторяли многие. Максим Горький поддерживал такую позицию. Сам написал: "Если враг не сдается, - его уничтожают".
В тридцатые годы Сталин не считал нужным маскировать и лакировать классовую сущность пролетарской диктатуры.
Фадееву нравились прямота и принципиальность вождя. Как можно было не согласиться с утверждением Сталина: "Воюя с внутренними врагами, мы всегда, стало быть, ведем борьбу с контрреволюционными элементами всех стран".
Опыт российской жизни убеждал: массы сами хотели, чтобы ими руководили жестко. Царя им подавай! Хоть в короне, хоть в фуражке или ленин-ской кепке.
Размышлял в одиночестве, посасывая трубку: "Как могло случиться, что вражеский элемент расцвел таким пышным цветом? Как замаскировались миллионы людей, которые по своему социальному положению, воспитанию, психике не могли принять советский строй. В какие же дебри мы залезли". Находясь на трибуне, Сталин представлял себя кормчим, ведущим сквозь бури и штормы державный корабль. Вой оппозиции не сбивал его с курса, а шквал аплодисментов не кружил головы.
Стоя на трибуне, товарищ Сталин никогда не выходил из себя, не повышал голоса и как бы рассуждал вслух, советуясь с народом.