Он не ораторствовал, как большинство членов Политбюро и Совнаркома. Все, что позволял, - скупо жестикулировать здоровой рукой.
Он не был "горланом-главарем", как выразился Маяковский, вроде Троцкого, Зиновьева, Орджоникидзе, Кирова... Даже ленинской манере выступать не пытался подражать. Хорош бы был. Ха-ха! Не окрашивал речь шумовыми эффектами, напором эмоций, а убеждал логикой аргументов, тонкой иронией и острым словцом.
Поначалу его речь казалась монотонной, однообразной, но подбор фактов, которые "упрямая вещь", быстро брал за живое.
"Либо Октябрьская революция была ошибкой, и тогда такой ошибкой является арест меньшевиков и эсеров.
Либо Октябрьская революция не была ошибкой - и тогда нельзя считать ошибкой арест меньшевиков и эсеров".
Подчеркивая важность сказанного, поднимал правую руку, направляя указательный палец вверх, как бы намечая массам направление движения по Марксу, к сияющим снежным вершинам и дальше - "на штурм неба". У многих дух захватывало от такой крутизны.
Что можно было противопоставить сталинскому тезису: "Мы никогда не брали на себя обязательств дать свободу печати всем классам. Мы открыто говорили, что мы власть одного класса".
На известное ленинское обвинение в грубости ответил прямо, как говорится, метя не в бровь, а в глаз: "Да, я груб в отношении тех, кто грубо и вероломно раскалывает партию. Я этого не скрывал и не скрываю".
Без колебаний автор "Разгрома" разделял утверждение вождя: "Одна партия не делит и не желает делить свое руководство с другими партиями".
Фадеев думал так же: "Хватит нытья и говорильни. Время не ждет".
Сталин перечитывал послание Ивана IV Андрею Курбскому: "Апостол сказал: к одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня".
Мысль о спасении страхом запомнилась. Не губить, а спасать страхом. В этом была суть.
Споря с Курбским, царь, как и товарищ Сталин, обращался к истории: "Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний.
Царь всегда должен действовать одинаково независимо от времени и обстоятельств".
Почти каждую фразу послания отмечал карандашом.
"Царь страшен не для благих, а для зла..."
"Он не напрасно меч носит - для устрашения злодеев и одобрения добродетельных".
Дважды подчеркнул: "Насколько у нас хватает сил стремиться к твердым решениям и, опершись ногами в прочное основание, стоим неколебимо".
Сталин знал: не только с беглым князем объяснялся царь - к потомкам обращался за пониманием. В романовской России не нашлось ему места на памятнике в честь тысячелетия державы в Новгороде-Великом. Анафеме предали государя, собирателя земли Русской. Только большевики его оценили по заслугам.