Телефон брякнул, я поднял трубку, и в ней раздалось:
— Ты, козел? Ты? Слушай и не щелкай клювом.
Подавив естественную реакцию рыкнуть: “От козла слышу!”, я отозвался с сильным акцентом:
— Вы звонить в норвежский консульство. У телефона Олаф Торгримссон Волосатый Пятка, атташе по культурный связь. Я слушать как одна большая ухо. Андестенд? Компроне ву?
— Слушай, фраер, — повторили мне пропитым баритоном, — все схвачено и повязано, от крыши твоей до хазы поганой. Найдешь и отдашь добром, будут бабки, а не отдашь… Наступило многозначительное молчание, но тут Олаф Торгримссон перестал понимать русский язык, перешел на английский и разразился градом вопросов:
— О, йес! Фак мани хам? Фейс он де тейбл? Дринк лав секс? Ор драйв файф смок? Рили? Ю о'кей?
— Не стучи кадыком, а шевели рогами, веник, — посоветовали в трубке. — Ясно сказано: найдешь, и мы тебя найдем да побазарим. Договоримся, если не станешь динаму крутить.
Торгримссон — благослови Творец справочники и словари! — вдруг овладел искусством ботать по фене.
— Не размножай мне мозги, перхоть, — грозно заметил он. — Сунь шнобель в варзуху, болт — в грызло и изобрази сквозняк. Режь винта, пока кислород не перекрыт!
Ошеломленная пауза в трубке. Потом:
— Ты что, придурошный? Вальты гуляют?
— Уже отгуляли, — сказал Торгримссон. — Так что не извольте метать икру.
Снова молчание. Затем хриплый протяжный выдох:
— Ну, гляди, шустряк! Встретимся!
— Встретимся, мой расписной, — пообещал атташе, опуская трубку. Однако шутки шутками, а разговор меня обеспокоил. Я быстро собрался, бросил в сумку черный и голубой футлярчики, поехал в Промат и проследовал в свою лабораторию (три поста, три пропуска, кодовый замок на дверях и одинокий завлаб Борис Николаевич — сидит, пьет чай и режется в шахматы с компьютером). Выпив с Борисом чайку и проиграв ему партию (все же начальник, надо уважить!), я спрятал колдовские раритеты в сейф. В мой персональный сейф, где в былые годы хранились папки с внушительным грифом “Секретно”, а теперь валялся древний отчет о Чернобыльской катастрофе да лежала пустая мыльница. Вот в мыльницу я и сунул оба футляра, а после отправился домой, размышляя о полученных рекомендациях. Найдешь и отдашь добром, будут бабки, а не отдашь… Кажется, команда гамма вступает в игру, подумал я, с тревогой ощутив, насколько не подкован в этой области. Собственно, кроме фени и циркуляции финансов теневого бизнеса, я ничего не знал — ни кличек, ни структурной иерархии, ни сфер влияния различных группировок. Мои контакты с преступным миром были исключительно редкими и сводились, как правило, к обмену информацией с их аналитиками. Этих я тоже не знал по именам и не встречался с ними лично, но мы беседовали — не с помощью телефона, а исключительно по электронной связи. Все они были специалисты не слабей меня (а попадались и покруче!), и все являлись интеллигентами-сявками на службе у “крестных отцов” — могли общаться хоть на греческом, но только не по фене.