Собирая землянику на залитой солнцем поляне, Шарлотта Четвертая рассказывала Ане о своих опасениях относительно мисс Лаванды. Добросердечная маленькая служанка была искренне обеспокоена состоянием своей обожаемой хозяйки.
— Мисс Лаванда нездорова, мисс Ширли, мэм. Я уверена, что это так, хоть она и не жалуется. Она давно сама не своя, мэм… с того самого дня, как вы прошлый раз приходили сюда с Полом. Она, должно быть, простудилась в тот вечер, мэм. Когда вы ушли, она до поздней ночи ходила по саду в легкой шали. На дорожках было много снега, и я уверена, что она простыла, мэм. Вот с тех пор я и заметила, что она какая-то усталая и унылая. Ей, похоже, ничто теперь не интересно, мэм. Она теперь не играет в гостей, не готовит для них. Только когда вы приходите, она делается чуточку повеселее. А самый скверный знак, мисс Ширли, мэм… — тут Шарлотта Четвертая понизила голос, словно собиралась сообщить о каком-то крайне непонятном и тревожном симптоме, — то, что она никогда теперь не сердится, если я что-нибудь разобью. Вот вчера, мисс Ширли, мэм, я разбила ее зеленую с желтым вазу, которая всегда стояла на книжном шкафу. Бабушка мисс Лаванды привезла эту вазу с собой из Англии; мисс Лаванда ею ужасно дорожила… Я вытирала с нее пыль, осторожнее некуда, мисс Ширли, мэм, а она выскользнула у меня из рук, вот этак, прежде чем я успела ее подхватить, и разбилась на сорок миллионов кусочков. Знали бы вы, как я боялась и горевала. Я думала, что мисс Лаванда будет меня ужасно ругать, и уж лучше бы так, чем то, как она это приняла. Она только вошла, почти даже и не взглянула и сказала: "Ничего, Шарлотта. Собери осколки и выброси". Именно так, мисс Ширли, мэм, — "собери осколки и выброси", как будто это не была ваза, которую ее бабушка привезла из Англии. Ох, нездорова она, нездорова, и мне ужасно тяжело от этого. О ней и позаботиться-то некому, кроме меня.
Глаза Шарлотты Четвертой наполнились слезами. Аня сочувственно погладила маленькую смуглую руку, державшую надбитую розовую чашку:
— Я думаю, Шарлотта, мисс Лаванде нужны перемены. Она слишком долго остается в одиночестве. Не можем ли мы уговорить ее куда-нибудь съездить?
Шарлотта безнадежно покачала головой с устрашающе огромными бантами:
— Не думаю, мисс Ширли, мэм. Мисс Лаванда терпеть не может ездить в гости. У нее всего трое родственников, и она говорит, что ездить к ним — для нее обременительный семейный долг. А когда вернулась последний раз из гостей, сказала, что больше его исполнять не будет. "Шарлотта, — сказала она мне, — я вернулась влюбленной в одиночество и впредь буду жить "под своею виноградной лозою и под своею смоковницею". Мои родственники усердно стараются сделать из меня старуху, и это плохо на меня действует". Точно так, мисс Ширли, мэм, — "это очень плохо на меня действует". Так что, я думаю, бесполезно уговаривать ее куда-нибудь поехать.