Чурбеков замолчал, провел рукою по волосам и остановил на мне свой умный, печальный взор.
- Вот оно, - говорю, - и пришло теперь историческое возмездие: революция... Она дорога трудовому бедняку-киргизу и ненавистна кулаку...
- Да, мы так же думаем и говорим, только вот...
Он словно поперхнулся на слове, встал. Я не хотел прерывать у него течение мысли, молчал, ожидал, когда продолжит:
- Тьма-то... невежество - вот что страшно. Кабы не это, разве до сих пор оставались бы о н и в такой кабале и в такой нищете? Э-эх, да никогда!
- Раскачаются в свое время, - сказал я ему, и от этой общей фразы стало как-то неловко.
- Я тоже знаю, что раскачаются, - отвечал он, как бы не заметив никчемности моей фразы. - Только время надо большое. А знаете, - оживился он вдруг, - ведь эти пятьдесят тысяч киргизов, что убежали тогда в смертельном ужасе в Китай, - они возвращаются. Турцик* выпустил соответствующее воззвание, зовет их вернуться, обещает дать им всяческую помощь, даже комиссию специальную назначили... Эта комиссия едет сюда, если только уже не приехала... Ох, дела большие - и трудные дела, ай-ай, как трудные.
_______________
* Т у р ц и к - сокращенное: Туркестанский центральный
исполнительный комитет. (Все примечания, кроме оговоренных особо,
принадлежат автору.)
- Что именно?
- Как же: ведь они там, беженцы-то эти, четыре года провели в ужасающей нищете, много вымерло из них голодной смертью; какой был скарб все это прожито или разбито, никуда не пригодно. Они идут сюда измученные, изголодавшиеся, нищие в буквальном смысле слова. И что же находят? Или черные пепелища сожженных кишлаков, или постройки и земли, давным-давно занятые кулаками. Попробуйте теперь этого кулака выбить с ухваченной им земли. Это - новая война. Это - новое восстание, только уже кулацкое, - на защиту отнятой у киргизов земли, защиту своих привилегий, своего богатства... Вот положение. Комиссия Турцика, говорят, имеет огромные права. Так оно и должно быть. Иначе за такую работу и браться не следует... Но чует мое сердце, что даром это не пройдет: такие вопросы спокойно не разрешаются...
Мне еще мало понятны были тогда опасения Чурбекова, - я понял и оценил их только впоследствии, а теперь больше слушал и попросту верил ему на слово: его простая, бесхитростная речь убеждала удивительным образом.
Наш чуточный светлячок уже давно догорел. В комнате стояла черная тьма. Наговорившись вволю, пожали друг другу руки, и я ушел в соседнюю комнату, где на полу вповалку спали мои товарищи. Чурбеков остался спать на диване.