Однажды художница Ирина Бржеска повезла меня и мою спутницу — в монастырь — из Таллина; путь длился четыре часа. Я сидела левой щекой у замерзшего окна автобуса — и простудилась (дело было на Рождество). В монастырской гостинице нам дали теплую комнату, с подушками и стеганными одеялами, сшитыми из цветных треугольников и квадратиков — из просто народной русской мозаики. По протекции художницы, дружившей с Игуменьей, нас пригласили на Рождественский обед. Гостей было много и в комнатах, и на лестничной площадке. Еда была проста и одновременно — сказочна. Цвел монастырский квас, а вокруг горело несметное число украшенных елок — это была, отраженная в зеркалах одна елка, рождественская.
После обеда я подошла к Игуменье, прося ее бла гословения.
— Матушка, разрешите ли Вы мне зимой окунуться? Мне идет восьмидесятый год.
— С верой? Конечно! — ответила Игуменья, — наши женщины каждый день купаются.
Смотрите: седее Вас, — а такие розовые…
— Я обрадовалась и пошла в купальню с обеими спутницами — хотя они окунаться не собирались. Стоя над черной водой, уже раздетая, я себя спросила:
— Ведь ты простужена? И зимой окунаешься — впервые… и матушке об этом не сказала… И ответила себе:
— Но ты веришь, что вода эта — не простая? И ответила: «Верю…»
— Тогда в чем же дело? — Лезь…
Я стала спускаться по лесенке. Нет, не холоднее была вода, чем летом! Думаю, что показалась даже теплее из-за контраста, летом в жару большего. Но что весело было мне, когда я вылезла из воды, три раза во имя Отца и Сына и Св. Духа окунувшись, — это то, что не было и следа от простуды: точно вынули из меня занозу — и все.
«О Блаженной старице Евфросинье, княжне Вяземской Евдокии Григорьевне (1735–1855)»
l.
Книгу о ней, изданную в 1903 году в Сергиевом Посаде я взяла у моего соседа в селе Пихтовка, в ссылке. Прочитав ее, я спросила у соседа, не может ли он ее продать. Но он ответил, что она принадлежит не ему, а монахине, что он должен будет ей ее вернуть. Тогда я стала книгу переписывать. (Увы, конец ее был оторван, все кончалось на 78 странице на полуслове). Из книги перерисовала, увеличив, портрет Блаженной — повесила на стену. Портрет, побледнев, цел до сих пор.
Евдокия Григорьевна, княжна, была фрейлина царицы Екатерины Великой, но придворная жизнь угнетала ее, и она вместе с двумя другими фрейлинами решила покинуть Царское Село. Втроем они переплыли Царскосельские пруды, оставив свои пышные одежды на берегу, а на том берегу надели простую одежду, принесенную им по уговору крестьянками и ушли по сельским дорогам к митрополиту Филарету. По пути им приходилось быть то просфирнями, то доярками. Митрополит благословил их — каждую — на ее подвиг, Евдокию — на подвиг юродства, и она до конца жизни его соблюдала. Окончив 1-й выпуск Смольного Института, учрежденного Екатериной II, зная языки, музыку, все, что преподавалось в Институте благородных девиц, Евдокия, приняв монашество и имя Евфросинья, говорила прибаутками, предсказывала, творила чудеса; 40 лет прожила она в хижине возле Серпуховского женского монастыря. Кормила любимых собак и кошек, сама вкушая по нескольку золотников в сутки и неустанно молясь. А царица, поискав в прудах баграми, сочла фрейлин утонувшими.