Меня кололи, били, и мне вдруг стало пронзительно ясно, что живым не выбраться, зажалят насмерть! Шансов спастись никаких. Я хоть и полз по направлению к кустам, но получалось очень медленно и тяжело. Да и больно было неимоверно!!!
Бежать я не мог, от проникнувшего в кровь яда в теле разлилась слабость, а грудь сдавило так, что едва мог дышать. Перед глазами все кружилось, а сердце колотилось так, словно желало выпрыгнуть из тесной грудной клетки.
Я понимал, что умираю, но ничего сделать не мог.
До кустов оставалось метров десять, но это все равно что не одна тысяча километров, а мне такого расстояния не преодолеть, потому что мои ноги превратились в дуршлаг. Глупо умирать от укусов тысяч жалящих насекомых, к тому же больно, противно и очень унизительно…
Меня жалили по ногам, рукам, которыми я все еще прикрывал голову и особенно глаза, по мягкому месту, которое давно превратилось в нечто вроде подушки для иголок. Боль была настолько дикой, ни с чем не сравнимой, что внутри все переворачивалось.
И не было мне спасения, даже сознание не удавалось потерять. А еще мешало громкое монотонное гудение надо мной, которое сводило с ума, предвещая новую еще более страшную боль. Меня обвевали миллионы маленьких крылышек, и это пугало не меньше.
Ко мне пришла смерть, к сожалению, не самая лучшая. Впрочем, наверно, других и не бывает.
Когда я понял, что до кустов не добраться никогда, и даже ужас, живущий во мне, не может помочь выжить, я завизжал тонко, пронзительно, как раненый заяц.
А мне ответил тонкий звонкий свист, который каким-то невероятным образом сумел перекрыть жужжание.
Он шел откуда-то со стороны кустов и исходил явно не от этой пикирующей смерти, а от кого-то другого.
Шершни на мгновение замерли, я воспользовался этим, вскочил, захлопал по телу, сбрасывая с себя раздавленные остатки насекомых распухшими руками, и рванулся к спасительным кустам, не обращая внимания на то, что рой резко поднялся вверх, застилая ясное голубое небо с белыми гроздьями облачков.
У кустов упал на землю и пополз к корням, где находились самые крепкие ветки: мне казалось, что их хватит, чтобы спрятать меня от этого гудящего ужаса. Упершись головой в переплетение ветвей, завыл и заплакал от страха и стыда, ожидая мучительной смерти, пока не почувствовал прикосновение теплой человеческой руки.
— Вылезайте, юноша, шершни улетели, а нам нужно идти дальше.
— Куда это они? — Я все-таки выполз, хоть это потребовало от меня огромного волевого усилия. Голос срывался от рыданий. Никогда не думал, что меня могут довести до самой настоящей истерики обычные осы-переростки. В моих глазах они превратились в божественное возмездие, от которого никуда не спрятаться. — Они вернутся?