Глава вторая
Царский каприз и прощальное письмо
В приоткрытое окошко кареты неожиданно ворвались неаппетитные запахи.
— Что это такое? — брезгливо закрутил грушеобразным носом Медзомортпаша. — Складывается впечатление, что впереди находится гигантская кухня. Причём кухня, в которой уже лет двадцатьтридцать никто толком не убирался: сплошной чад от подгоревшего некачественного масла, перебродившими помоями несёт за морскую милю…. Бррр!
— Да, умеют восточные люди за всеми вещами и предметами закреплять точные и цветастые образы! — восхитился Алёшка Бровкин. — Москва — большая и грязная кухня, где никто никогда толком не убирался? Браво, браво! Вы, Медзомортпаша, попали не в бровь, а в глаз! Что касаемо нашей первопрестольной…. Пётр Алексеевич решил, что новые европейские порядки мы заведём уже в Питербурхе, когда туда окончательно и бесповоротно перенесём русскую столицу. Мол, тамто мы уж точно построим истинный Парадиз, чтобы всякие немцы да голландцы обзавидовались! Ну, а Москву пока решили не переиначивать. Чего уж там, древность, какникак, старина…
Под проживание турецкого посланника Иван Артёмич отвёл двухэтажный флигелёк своего каменного московского дома, причём две просторные светёлки были предназначены для жён высокородного Медзомортпаши. Егору, как любимой и старшей «жене» почтенного басурмана досталась отдельная комната, являвшаяся — в старые и добрые времена — домашней библиотекой образованного семейства Бровкиных.
«Наша Александра Ивановна и здесь, судя по выбору книг, приложила свою нежную и романтичную руку», — печально вздохнув, отметил внутренний голос.
Егор запер дверь на щеколду, торопливо (жарко очень!) сбросил чадру на пол и от нечего делать погрузился в чтение. Как раз нашлась и подходящая литература, посвящённая плаваниям смелых голландских и испанских моряков по неведомым и загадочным южным морям.
Иван Артёмич уже послал нарочного в Преображенский дворец — с известием, что на Москву пожаловал полномочный турецкий посланник Медзомортпаша, личный друг Небеснородного султана. Теперь надо было дожидаться царской реакции.
Вскоре за окнами послышался неясный шум, испуганные охи и ахи, громкое конское ржанье. Егор осторожно выглянул изза плотной занавески и непроизвольно присвистнул от удивления: через широко распахнутые ворота во двор к Бровкиным въехала хорошо ему знакомая царская карета, запряжённая четвёркой чёрных коней.