– Щас выйду и всех урою, – шепотом пообещал Толик.
– Сиди, не дергайся, – так же шепотом отвечал Алексей. – Ты уже всех урыл, Меркадер хренов! Скажу тебе, Толян, как художник художнику: хреновая у тебя перспектива! Вот погонят из рая…
Высыпавшие в коридор соседи громко увещевали незваных защитников, те оправдывались, но стучать перестали.
– Мама-мама, что ты наделала! – схватившись за голову, глухо проговорил Алексей.
Толик вроде бы протрезвел, зашмыгал носом и сник. Перспектива и впрямь вырисовывалась безрадостная. Впрочем, все обошлось: Фрида неведомо как уговорила Пал Палыча считать инцидент исчерпанным. Вот только ледоруб канул в суматохе бесследно: то ли Фрида похерила как вещественное доказательство, то ли кто-то притырил из обездоленных. А жаль. Хороший был ледоруб, хоть и старенький. С оцарапанной, но легкой как перышко, прочной как сталь ясеневой рукоятью. Казалось, вечная вещь, не чета фарфоровым чашкам. И – на тебе.
Не двухкомнатная квартира на краю лесопарка, оно конечно, но все равно: нет-нет да кольнет. Словно палец оттяпанный.
За следующую неделю все, кому повезло, переехали, и началась в ненадолго опустевшей общаге новая жизнь. Первой возродилась и расцвела Рая Зворыкина. Лишенцев «осадили на дно», то есть разместили на втором и третьем этажах – здесь за старшую единогласно выбрали Кому, но она отказалась, поскольку общаться что со Зворыкиной, что с Пал Палычем, регулярно наезжавшим в общагу, не было сил. В результате выбрали такую Марину Викторовну, женщину не без задвигов, но энергичную. Энергия перевесила – выдвинуть из своих рядов полностью адекватного и притом энергичного не смогли.
Верхние этажи постепенно заполонил темный приезжий люд, гастарбайтеры с Украины, Таджикистана, Молдавии: вместе с комендантшей возродились оба завода, мясной и молочный, вот только не прежняя расейская лимита пошла в ход, а совсем экзотическая. – «Такое впечатление, что все в одной коптильне работают», – сообщил наблюдательный Толик, первое время регулярно навещавший товарища. Резкий перебор по части мужчин порадовал, кажется, одну Зворыкину. В правую душевую по вечерам набивалось как сельдей в бочке, да им что женская, что мужская, нагло перлись где посвободнее, тут же стирали, курили план, били бутылки – кончилось тем, что поставили в левую душевую стальную дверь, определив женские и мужские дни для своих. На этажах тоже пришлось вставлять решетки, как в зоопарке, чтоб не слонялся кто попало по коридорам, не лез в кастрюли и в туалеты. В общем – совсем другая жизнь началась в общаге. Совсем другая.