Главкосев имел информацию о том, что эшелон с Георгиевским батальоном и вагоном генерал-адъютанта Иванова стоял на пороге Царского Села и был готов начинать разгрузку. Даже простое соединение этого батальона отборных храбрецов с частями в Царском Селе, оставшимися верными царю, не говоря о скором прибытии на станцию Александровская четырёх боевых полков с Северного и Западного фронтов, их наступление на Петроград грозило полным крахом всего заговора.
Ничтоже сумняшеся, хитрый и злобный Рузский решил на свой страх и риск послать от имени Государя Иванову телеграмму: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать».
«Кто не верит, что это сам Государь распорядился, пусть проверит!.. А я всегда могу сослаться на то, что мне сказал это сам царь во время разговора с ним…» – нашёл себе оправдание генерал-предатель.
Одновременно, по приказу Главкосева, его начальник штаба Данилов по телеграфу передал в армии своего фронта команду прекратить отправку войск в подкрепление группе генерала Иванова, а уже отправленные эшелоны вернуть обратно в Двинский район. Рузский убедился, что его опасения были явно не беспочвенны, а ход мыслей таков же, как и у его сообщников в Ставке: практически одновременно, с грифом «только для личного сведения», он получил по телеграфу копию предписания Алексеева, также от имени Государя, которое было послано из Могилёва на Западный фронт: «Уже отправленные части задержать на больших станциях, остальных – не грузить…»
После того как генерал Рузский ушёл от него на переговоры Родзянкой по проводу Юза, Николай вернулся в кабинет и зажёг настольную лампу. Её белый стеклянный абажур наполнился сильным электрическим светом и больно ударил по усталым глазам. Государь выключил лампу и включил бра над часами и барометром. Он опустился в кресло и откинулся на мягкую спинку.
«Не совершил ли я непоправимую ошибку, подписав изготовленный в Ставке Манифест?! – застучало у него в висках. – И Рузский, оказывается, тоже в сговоре с изменниками… Как слаженно они действуют!.. Из этой паутины будет очень трудно вырваться… Пожалуй, только ценой гражданской войны… Но если я теперь ясно вижу, кто стоит за предателями, то пока мне не совсем ясно, на кого я могу рассчитывать… Наверное, большинство солдат и офицеров в действующей армии будут всё-таки за меня, но как мне их узнать?.. Как прорвать фронт генералов, начисто изолировавших меня от любящих меня и оставшихся верными полков?.. Может быть, когда приедет Родзянко для переговоров, вырваться вместе с ним отсюда и посмотреть на воле, кто не предал меня?.. Конечно, в Ставку ехать нельзя, они могут снова запереть меня там… Но с другой стороны, где, как не в Могилёве, я лучше всего смогу узнать, кто на моей стороне? Неужели все офицеры в Ставке предатели?! Не верю!.. Нет!..» Он даже отрицательно покачал головой, словно вёл диалог с невидимым собеседником.