Царственно прямая и гордая, под руку с Государем, Императрица лёгкой, словно в молодости, походкой прошла к международному спальному вагону, предназначавшемуся для Семьи и маленькой группы придворных.
На востоке всходило большое красное солнце. В его лучах горели пурпуром красные буквы на белом полотнище, укреплённом на борту вагона. Они объявляли: «Миссия японского Красного Креста». Над тамбурами слабо шевелились под утренним ветерком флаги Страны восходящего солнца с круглым красным символом небесного светила.
Поезд Миссии японского Красного Креста мчался на восток. Сразу за ним, словно совсем недавно – свитский, следовал состав с батальоном стрелков, назначенных охранять царя. На больших станциях не останавливались, и по требованию коменданта пассажиры вынуждены были завешивать окна, так что невозможно было увидеть людей, вокзалы, прилегающие улицы… По вечерам поезд останавливался на час-полтора в чистом поле, чтобы пассажиры могли немного размяться.
Николай хорошо знал географию своей страны. Но и он только по косвенным признакам узнавал, что проехали Вологду, Вятку, Пермь, Екатеринбург… Когда перевалили Урал, воздух стал значительно холоднее. Перед Тюменью поезда еле-еле тащились, чтобы прибыть к половине двенадцатого ночи на пристань, откуда пароходами по Туре и Тоболу надо было пройти до губернского центра Тобольска ещё добрых три сотни вёрст.
Пока под полом вагона стучали колёса поезда, мысли Николая разбегались. Он то разговаривал с Аликс, то давал Алексею краткие уроки географии и истории тех мест, по которым пролегал их путь. Неизбежная дорожная суета, так непохожая на размеренный ритм жизни в синих, с золотыми орлами вагонах Императорского поезда, не давала ему сосредоточиться. Он был на несколько дней оторван от газет и агентских листков, от слухов, которые регулярно кто-либо из друзей или слуг приносил в Александровский дворец в минувшие пять месяцев заточения. Теперь, в вагоне поезда, постепенно проходила острота ощущений от долгого нахождения рядом с непредсказуемым и одержимым революционным сумасшествием Петроградом, откуда в Царском Селе постоянно ждали какой-то угрозы.
Покинув заточенье Александровского дворца для ссылки в далёкий Тобольск, Николай стал часто вспоминать встречу с «корнетом Петей» у поленницы и ещё с одним офицером – Марковым, приходившим от другой группы военных, собравшихся также организовать тайный отъезд Семьи через Эстляндию. Царь не жалел, что не дал согласия на позорное бегство из России. Хотя теперь, спустя несколько месяцев после тех предложений, становилось ясно: почётное освобождение верными воинскими частями явно отдалялось хотя бы потому, что самые мужественные и честные военачальники вроде графа Келлера отказались присягать Временному правительству и были уволены в отставку. Организовать войска и народ было попросту некому. Император с ужасом начинал осознавать, что ложь и клевета в адрес Аликс и его собственный заразила сознание столь многих порядочных людей в России, что рассчитывать было почти не на кого. Он начинал ощущать страшное одиночество.