Кто хоть немного был знаком с мичманом, тот не мог не признать его даже в сегодняшнем необычном наряде.
Пропорционально сложенный, он весь состоял из мышц. По всему его телу каменными желваками вздымались и громоздились мускулы.
Капельмейстер поднял дирижерскую палочку, взмахнул, словно разрушая какую-то преграду в воздухе. Покрывая нескладный гомон толпы, в манеже блестящим каскадом звуков разлился рубинштейновский вальс-каприс.
Мюллер и мичман сошлись. Противники были осторожны. Сблизившись лбами, они топтались на месте, стараясь захватить друг у друга руки.
Толстый борец дышал Кудревичу прямо в лицо, обдавал его запахом сигары и лука. Так они топтались с четверть часа, пока с галерки не понеслись крики:
— А ну, Мюллер, поддай черному огонька!
— Черный, шевелись!
Зрители не только смотрели на борцов, они оценивали их движения, опекали, хвалили, порицали.
Неожиданно для противника Мюллер упал на колени, больно ударив мичмана в живот. Тот перегнулся к затылку Мюллера. В это мгновение борец выпрямился. Отбивая макушкой подбородок Кудревича назад, он прижал мичмана к своей могучей груди. Арбитр подбежал к борцам, его свисток неистово заверещал. Сразу же, словно захлебнувшись, умолк оркестр, и наступившая тишина подчеркнула остроту момента.
Кудревич быстро спохватился, напряг все мускулы тела. Пространство между ним и противником на одно мгновение стало шире. Мичману этого было достаточно, чтобы скользнуть ногами к ковру и твердо стать на нем. Нажим на его руки ослабел. Рывком он высвободил их, забросил за спину Мюллера, сплел в железное запястье. Теперь противники уже не топтались, а неподвижно стояли в тесном обхвате, который Кудревич рвал, выгибая назад спину. Затем мичман быстро пригнулся в коленях, схватил руки Мюллера, дернул их в разные стороны, вверх и вниз так сильно, что они безвольно разомкнулись, а его подбородок неожиданно лязгнул о маковку мичмана, да так и прилип к ней. Стальные объятия Кудревича не давали партнеру пошевелиться. Не выпуская обессиленного борца из рук, мичман понес свой груз к ложам, где, привстав со стульев, ему бешено аплодировали женщины, которых он сегодня хотел видеть. Под звуки гремевшего туша он положил Мюллера на барьер у ложи Галевич и Горской…
Мичман был вызван к адмиралу Алексееву на другой же день. Подъезжая к его резиденции, Кудревич улыбался едко и независимо, но на душе было неприятно.
В приемной наместника, у внутренней двери в кабинет, стоял жандарм с обнаженной саблей.
Флаг-офицер с преувеличенной веселостью поздоровался с Кудревичем.