— Нет, судьба — это слишком неопределенно, — возразила Ива, сохранившая еле слышный смолистый запах леса. — Не судьба, а справедливость, без которой в конце концов скучно жить, а умирать, мне кажется, еще скучнее.
Филипп Сергеевич ядовито усмехнулся.
— Философия, — заметил он. — И почему ты думаешь, дитя мое, что без справедливости скучно жить? Кому скучно, а кому весело.
— А может быть, надо попытаться доказать Леону Спартаковичу, что совесть все-таки есть? — предложил Вася. — Даже если у него ее нет.
— Совесть? — возразил Кот. — Товарищи, вы смеетесь? Его Высокопревосходительство — человек дела.
— Мне кажется, начать надо так, — сказал Вася. — "Наконец-то мы встретились! И вы знаете, я ведь очень сержусь на вас и требую, чтобы вы помогли людям, которым так жестоко отомстили! И за что? Как вам не стыдно! Перед лодочником вы должны не только извиниться, но выхлопотать для него пенсию, даже если ему еще нет шестидесяти лет. Для баскетболиста Славы вы можете сделать многое: пускай его команду пригласят на состязания в Москву и она выиграет у ЦСКА или «Динамо». Как-никак вы подло поступили, разлучив его на полгода с невестой. Ведь если бы не я…" Впрочем, упоминать, пожалуй, обо мне еще рано. Ну как?
— Жалкий лепет интеллигента девятнадцатого века, — с отвращением сказал Кот. — Чудак, у тебя в руках единственное оружие, которого он боится. Ты можешь потребовать от него полмира…
— И пару коньков в придачу, — прибавила Ива, вспомнив Андерсена.
— А ты собираешься просить пенсию для лодочника! На твоем месте я начал бы так: "Послушайте, вы, кажется, считаете себя воплощением мирового зла? Ха, ха! Вы — просто мелочь! Едва ли Мефистофель стал бы болеть за «Спартак» или позволил бы себе напиться и оказаться в грязной луже, как это случилось с вами!"
— А по-моему, Филя, ты не прав, — возразила Ива. — Не такое уж это страшное оружие! Даже если бы Леон Спартакович превратился в солдата, который сражался против Ясона, он не пропал бы в стране, где на каждом углу висит объявление: "Требуются сторожа, дворники, разнорабочие". Кроме того, к нему вернулась бы молодость, а он — это я слышала своими ушами — только и мечтает об этом.
Вася задумался.
— Ну нет, — сказал он наконец. — Если бы это было так просто, пылинки не кружились бы в лунном свете и пастушеская дудочка молчала бы, когда я появился на свет. И Леон Спартакович не был бы поражен, убедившись, что я похож на молодого человека, которого он некогда оклеветал и пытался убить. "Он потеряет свободу выбора в превращениях, — сказал старый Ворон. — Но надо, чтобы это имя было брошено ему в лицо человеком, который не боится смерти". А я, между прочим, боюсь смерти. Это так естественно: любить жизнь и бояться смерти! Смешно говорить о себе: "Я предназначен". Но уверяю вас, что он щадит меня, хотя знает, что мне известно его подлинное имя. Больше того, он ждет нашего разговора.