Бродил по тайге, слушал ее говор, шепот, тем и жив был. Однажды осенью я пошел послушать песни тайги. Тайга исходила стоном изюбров. Они ревели со всех сопок, звали соперников на бой. Мастистые быки ревели смело, призывно, а шильники и старики — робко, вполголоса.
Набродился. Усталый, остановился на берегу хлопотливой Ямчезы. Решил здесь и заночевать. Развел не спеша костерок, заварил таежного чая с лимонником, напился, посидел, послушал вскрики ночи, а затем прилег на хвойную подстилку и задремал. Слышал сквозь дрему, как дышала, всхлипывала, стонала, словно живая, речушка; ревели изюбры, тихо шепталась тайга. Снился Калиныч, его пес, которого я давно создал в своем воображении. Эти двое часто мне снились, но уже два года я их не видел во сне.
Чу! Громко треснул под ногой зверя сучок, рука легла на ружье. Но я не проснулся. Это уже вышло по привычке. Зверь протрещал чащей, прогремел валежником и камнями — ушел в сопку. Сладко дремалось. Костер едва тлел. Послышались шаги по тропе. Но я не открыл глаз. Человек шел тяжело, запинался. Вот он остановился около меня и густым басом спросил:
— Спишь?
— Сплю.
— Вот и дожил я до того времечка, что можно спать в тайге и не бояться людей, а звери не тронут. У них свои заботы. А ведь было… — не договорил. Пошуровал в костре, подбросил сухих бревен.
Я, сбросив дрему, чуть приоткрыл глаза, спросил:
— Издалека топаете?
— С верховий. Ходил ловушки строить, старые чинил. Мыша нонче много, должен колонок пойти. Поют «петухи»-то, — кивнул в сторону сопок.
— Поют, а че им не петь? — ответил я, все еще не открывая полностью глаз. — Садитесь к огоньку, чай есть, пейте.
— Не откажусь. Но ить к чаю еще чтой-то бы надо. Чай в тайге — главная едома.
Я поднялся и увидел перед собой старика. Он был саженного роста. Лесной великан, лесовик, который, казалось, сейчас вырвет с корнем кедр и опустит его на меня. Ручищи, будто корни выворотня. Широкая бородища лежала на его могучей груди, словно трава на осенних кочках. На глаза нависли кустистые брови, похожие на мхи еловые. Старик снял кепку-блин, из-под нее высыпались кудрявые патлы, белые, белые, как речные туманы.
Я вздрогнул, сжался, будто хотел прыгнуть в холодную воду. Сомнений не было: передо мной стоял Федор Калиныч Козин. Таким нарисовало его мое воображение. Даже невольно покосился на тьму, а нет ли там Черного Дьявола. Тряхнул головой, чтобы отогнать заблудившийся сон. Но увы!..
— Хотел дочапать до трассы, но далековато еще. Заночую у твоего огня. Вместях веселее будет. Не прогонишь?
Я нечленораздельно промычал, чуть подался от костра.