— Значит, Черный Дьявол не сказка? — перебил я Калиныча. Мне было бы интересно послушать о Черном Дьяволе, а не его философию.
— Эхе-хе, знамо — нет. В мои ли годы сказки сказывать.
Калиныч взъерошил свою шевелюру, тронул бороду, пристально посмотрел на меня, тихо заговорил:
— Быль от сказки отличить не трудно. Но и быль порой похожа на сказку. Взять Черного Дьявола, нашу житуху в этих краях, людей, тайгу, зверей — все энто быль и сказка. Разве ж наша тайга не сказка? Где ты видывал такую тайгу? Нет лучше нашей тайги! А разве люди, такие, как Гурин, Макар Булавин, не из сказки вышли? Хошь знать, то бери из нашего края любого человека и делай его сказкой. Безродный тожить сказка, но дюже злая и кровопролитная. Такие на ночь детям не рассказывают. А потом, как здесь все было закручено, не всяк распутает, ежели без ума к энтому подойдет. А уж пес, Черный Дьявол — тот и подавно сказка. Умен и хитер был. Только говорить не умел, а так, казалось, каждое слово понимал. Таки дела…
Огонь сполохами кидался на тьму, как Черный Дьявол на ошалевших от голода волков, выхватывал червленое золото на листве березок, старую медь на кленах, отгонял ночь.
Ночь, костер, Калиныч и где-то рядом тень Черного Дьявола. Тени Безродного, Цыгана и тех, кто сгинул в тайге в безвестности. Не надо быть суеверным, а надо быть просто человеком, который невольно тянется к костру, чуть побаиваясь забытых теней.
Вон и Калиныч чуть скосил глаза на тьму, чесал пятерней заросший затылок, смахивал непрошеную слезу и всего лишь на секунду прервал свое повествование, чтобы послушать, откуда проревел изюбр. Он рассказывал до тех пор, пока над тайгой не занялся розовый, как спелая тыква, рассвет. Брызнуло солнце пьянящим соком, вернуло нам день.
Калиныч закончил далеко не полное свое повествование вот этими словами:
— Вой Черного Дьявола долго висел над морем. Маячила его тень на скале, и я знал, что он уйдет от людей. Уйдет. Он все же был однолюбом. Вот пока и все.
— А потом? Куда ушел Черный Дьявол?
— Знамо, в тайгу. Об этом другой сказ.
— Нашел ли он себе еще друга?
— Был сказ, что нашел, но кто был тот человек, я не знаю. А ежели не знаю, то зачем зряшно словами сорить. Прощевай. Домой поспешу. Охота — хлеб трудный. Рубашка вон от пота изопрела. Тело баньки просит. Заходи, когда дело будет, ко мне. А без дела, так, для гостеванья не заходи. Время нонче дорого, да и жисть так коротка, что не всё успеешь сделать. Ну, прощевай не то!
Автор