— Догадливая ты у меня, тебе бы в розыске работать, — проворчал Коля. — Ты-то что не спишь?
— Да уснула с вечера, потом сон плохой увидела. Дева какая-то приснилась, как будто наяву.
— Почему «дева»? — вспомнил снова Ведею — Баба. Где ты сейчас дев-то видела? Они раньше были, а сейчас бабы.
— Всегда ты поперёк. А я говорю, дева! Потому как одета была сказочно… Всё просила беречь тебя, так как ты воин и за людей слабых заступник. Я так полежала, подумала: а ведь и правда… Да и кто тебя, кроме меня, пожалеет. Люди-то, когда трудно, о тебе вспоминают, а когда пройдёт всё, и не нужен никому ты. Да ещё норовят иные позубоскалить, что ты у власти и тебе многое доступно и позволено, что сын в милицейскую школу пошёл. Других-то бы и не приняли, а этот, когда окончит, и работу, и оклад приличный получит. А где сейчас найдёшь работу?
— Нашли чему завидовать! При нашей работе иногда и кожу дырявят. Дураки!.. Ладно, пойдём вздремнём хоть немного. Через пару часов Сохатого надо увидеть, да и в район надо ехать, а дел выше крыши… Что это так вороны с утра раскричались? К дождю, должно быть. И не спится им…
Утром, загрузив продукты и простившись с Лешим, Сохатый и Невзор отправились к заброшенным скитам. Гружёная лодка с «Вихрями» быстро вышла на глиссер и через несколько минут пропала за поворотом. И только вода раскатистой волной лениво ворчала на людей, нарушивших её покой, но и она, побившись о берег, затихла. Вернувшись в дом, Леший не обнаружил Ведею: она ушла, ничего не сказав, словно её и не было. Он сел на ступеньки крыльца и задумался:
— Неужели всё это сон…
Вечером Леший с Колесниковым топили баню. В беседке за столом пили крепкий чай и почти не разговаривали.
— Тебе проще, Леший. Ты лесной человек, можешь поверить во всё, что рассказал нам здесь Невзор и что ещё расскажет Ведея, когда вернётся. Мне вот как, когда вдруг всё встало с ног на голову? Слушай, а не мы ли здесь с тобой с ума сходим? Опять же… Это только гриппом можно вместе болеть, а с ума сходить — это всегда поодиночке…
— Можно, наверное, и скопом. Я сейчас ничему не удивлюсь.
— Понимаешь, учился столько лет, и всё, оказывается, брехня… Есть что-то другое, не подвластное нашему разуму… Может, правда, надо прислушиваться к тому, что нас окружает. Только теперь навряд ли что получится. Отошли мы от всего, а компьютер скоро вообще думать нас разучит. Нас-то ещё как-то пронесёт от этого, а вот детей наших — навряд ли.
Коля встал и заходил от костра к беседке. Сейчас Дмитрий и Невзор принесли новое в его жизнь, размеренную и устоявшуюся, а порой скучную кабинетную, они как дуновение чистого ветра. И он глотнул этого воздуха, и совершенно другие мысли заполнили его голову. Пусть даже это шарлатанство или бред больного человека. И то, что ему рассказал Дмитрий, и то, что увидел он сам, вносило сомнения. Как все-таки далека наука от настоящей истины! И она может проявляться во всём, но мы же все упёртые и верим только прописным истинам, которые так далеки от совершенства. Он сейчас только задумался над тем, что будет, если вдруг исчезнет электричество. Вообще возьмёт и исчезнет… В деревне люди ещё как-нибудь проживут, а в городах погибнут, от голода погибнут. По мегаполисам мор пройдёт, как от чумы. Одели землю в асфальтовый саркофаг и берега рек в гранитные мавзолеи, а под асфальтом — мёртвая земля, и вода бежит меж гранита тоже мёртвая: ни попить, ни похлёбку из неё сварить нельзя. Деревья на газонах, как и трава, будто из пластика, не пахнут. В рот возьмёшь листок или травинку — одна горечь и жжение на губах, как после бензина…