– Вот и мы думаем… – вставили Афанасий и Борис.
– Есть сомнения у меня, что вы думаете, – наконец ответил Глеб. – Головы ваши – как пни еловые.
Вспылил Афанасий:
– А вот я сейчас схвачу твою секиру… Крикнул Борис:
– Я меч твой схвачу… Печально покачал головой Глеб:
– Духа не хватит. Забыли вы старую истину: не всякий, кто держит меч, может им ударить; не всякого послушается секира…
Вмешался Фома:
– Сидите, братья. Он нрав!… Не хватало нам еще здесь подраться! – он тягостно вздохнул. – К тому же я только рассуждал, предполагал. Повторяю: я не показывал пальцем.
– И показывать нечего! – ярился Афанасий. – Отцеубийца за нашим столом. Можем ли мы это стерпеть? Дух родителей вопиет…
Борис отодвинулся от Глеба:
– Ты убил! Все сходится: ты затаил обиду, ты – разбойник, столько лет пропадаешь в лесу, одичал… Тебе родителей убить, что ветку сломить… А Глеб вдруг успокоился, подавил злость во взгляде. Со вздохом поднялся:
– Все понятно мне. Князя Мстислава боитесь. Готовы родного брата, невиновного человека в отцеубийстве обвинить, лишь бы не ссориться с князем…
– Уходи прочь! – шипел Борис и все отодвигался.
Глеб усмехнулся ему в лицо:
– У таких вот детей и убивают родителей! Видно, знают, что за стариков никто не постоит.
– Осторожнее, Глеб! – сказал с угрозой Кирилл. – Нам все труднее сдерживаться.
Глеб ответил с обидой:
– Были бы уверены, что я убил, – так не сдерживались бы. Зачем же в отцеубийстве обвинять, не будучи в том до конца уверенными?
– Уходи, Глеб, – посоветовал Фома, самый старший брат. – Слова твои колют в больное место. Лишь двое неразумных обвинили тебя.
– Но остальные молчат! Фома развел руками:
– Я не хочу допустить до драки. Мы братья все же! И у нас общая беда…
Больше ничего не сказал Глеб. Отшвырнул ногой тяжелый табурет, снял со стены меч, подхватил секиру и оставил дом.
– Не верю ему! – признался Фома.
– А я тебе не верю, – сказал Кирилл. – Ты, и вправду, не хочешь ссориться с князем.
– А кто хочет? – вздрогнул Фома. Тут к нему обратился Памфил:
– Скажи, брат, а если б мы были уверены, что убил Мстислав…
– Знай место, сучок! – огрызнулся Фома.
Не пошел Глеб далеко в лес, на опушке затаился: лег в можжевеловых кустах и пролежал до вечера… Слушал, как в Сельце лают собаки. Едва стемнело, поднялся по склону холма к часовне, отыскал среди старых провалившихся могил две свежие – могилы родителей, сел между ними на влажную холодную землю, обхватил голову руками и замер. Сидел так Глеб долго: без слез, без горьких сетований, без клятв. Ясная была ночь, теплая…
Далеко в лесу крикнула ночная птица, ветерок прошелестел в кронах деревьев; на одной из могил с глухим стуком повалился на землю подгнивший крест.